На краю Вселенной - Терри Биссон

Насколько мне удалось заметить, самое значительное различие между севером и Югом (они здесь упорно настаивают на заглавной литере!) наблюдается на городском пустыре. Или, возможно, мне следует сказать — на Городском Пустыре?.. У нас в Бруклине пустыри являют собой мрачные, отталкивающие протяженности из мелкого щебня, поросшие безвестной флорой, зловредной и зловонной, и усыпанные бренными останками домашнего барахла в застарелых пятнах от тараканов. Там водятся серые, суетливые, золотушные твари, на которых боязно взглянуть, разве что краешком глаза, поспешая мимо. Что до пустырей Алабамы, то все они, даже в самом центре Хантсвилла, где я живу и работаю (если мое расследование можно назвать работой и если то, что я делаю, можно назвать расследованием), смахивают на миниатюрные мемориалы в духе Джуилла Гиббона, воздвигнутые в честь придорожных, орнаментальных, а также съедобных растений, убежавших с полей. Там процветают петрушка и щавель, амарант и чертополох, жимолость и сладкий тростник, пахучая ромашка и глициния, а перевернутая тележка из бакалеи или ржавый кожух трансмиссии, ветхий пружинный матрас или дохлая собака, подобно пикантной приправе, более подчеркивают, чем умаляют очарование здешней флоры.

В Бруклине никому и в голову не придет срезать путь через пустырь, разве что за тобой погонится особливо наглый головорез. В Алабаме я каждый день пересекал городской пустырь по дороге из конторы Виппера Вилла, в которой я спал и занимался расследованием по поручению местного суда, к заведению Хоппи (бензозаправочная станция плюс авторемонтная мастерская), где у меня был собственный ключ от мужской туалетной комнаты. Я искренне предвкушал эти путешествия по тропинке сквозь цветущие сорняки, поскольку за всю свою предыдущую жизнь никогда еще не был так близок к природе. Или, может быть, я должен сказать — к Природе?..

А также к Ностальгии.

Среди случайных предметов, захламляющих пустырь в центре Хантсвилла, затесалась накидка на кресло — именно того сорта, что пользовался большой популярностью у нью-йоркских таксистов (в особенности пакистанского происхождения) на излете восьмидесятых, да и теперь иногда попадается на глаза. Здешний экземпляр, несомненно, видал лучшие времена, теперь же от него осталось около полусотни крупных деревянных бусин, соединенных крученой неопреновой нитью в грубое подобие сиденья. И все же накидка была вполне узнаваема и неизменно посылала мне теплый привет от Большого Яблока