Фермата - Эрнст Теодор Амадей Гофман

Общество в итальянской локанде, светлая, брызжущая жизнью картина кисти Гуммеля – она стала известна благодаря берлинской художественной выставке; показанная здесь осенью 1814 года, она доставила радость взору очень и очень многих. Беседка, пышно увитая побегами, стол, на котором вино и чаши с фруктами, за столом по обе стороны две женщины, итальянки, – одна поет, другая играет на гитаре, а за ними аббат – он стоит и изображает капельмейстера. Вот он поднял палочку и ждет, когда синьора завершит каденцию трелью, – пока же она поет, устремив очи в небеса, – тогда он опустит палочку, и гитаристка смело возьмет доминанту. Аббат в полнейшем восхищении, он наслаждается и предается блаженству, а вместе с тем напряженно и тревожно ждет. Ни за что на свете не хотелось бы ему пропустить единственное мгновение. Он затаил дыхание. Он был бы рад перевязать крылышки каждой пчелке, каждой мушке, только чтобы они не жужжали. Так насколько же несноснее для него суетливый хозяин локанды – вот именно в этот, самый важный, кульминационный момент он спешит сюда с вином… Вход в локанду под сводами зелени, все же свет яркими полосами проникает и сюда. У дверей локанды остановился всадник, ему подают бокал холодного вина…

Два друга, Эдуард и Теодор, задержались перед картиной:

– Чем больше я смотрю на эту не молодую уже, но поистине вдохновенную, виртуозную певицу в ярком платье, – заговорил Эдуард, – чем больше восхищает меня стройная гитаристка с ее суровым, подлинно римским профилем и забавляет аббат, право же, превосходная фигура, с тем большей силой и свободой все в целом переходит для меня в самую настоящую живую жизнь… Конечно, в более высоком смысле это преувеличение, карикатура, но сколько же здесь прелести, изящества!.. Так и хочется зайти в беседку и открыть какую-нибудь из оплетенных бутылок с вином, которые так призывно смотрят на нас со стола… Право же, мне кажется, что я чувствую даже сладкий аромат благородного вина… Нет, не упустим этой подсказки, не дадим ей застыть в холодном прозаическом воздухе, который окружает нас здесь в зале. Пойдем же разопьем бутылку итальянского вина в честь этой славной картины, в честь искусства, в честь радостной Италии.

Пока Эдуард произносил свои отрывочные и сбивчивые речи, Теодор молчал, погруженный в свои думы.

– Да, давай пойдем! – произнес он теперь, словно пробудившись ото сна, но ему трудно было оторваться от полотна, и еще от самой двери, где он оказался, механически следуя за другом, он продолжал бросать томительные взгляды на певиц и на аббата. То, что предложил Эдуард, не трудно было осуществить. Они пересекли улицу наискосок, и вскоре в "Зала Тароне" перед ними стояла оплетенная бутылка, ничем не отличавшаяся от тех, что находились в беседке.