Неизвестный Юлиан Семенов. Умру я ненадолго... - Юлиан Семенов, Ольга Юлиановна Семенова

Уходит писатель. Остаются быстро желтеющие рукописи с его правкой, дневники, неразборчивые строки на разрозненных листочках, наспех записанные стихи, грустные и веселые письма, резкие и хвалебные рецензии и статьи, фотографии с такими знакомыми, но неуловимо изменившимися лицами уже ушедших людей (это верно, когда люди умирают, они смотрят с фотографий иначе). Одним словом, остается архив.

Слово само на первый взгляд суховатое, запыленное какое-то. Только на первый взгляд. Когда несколько лет назад я оказалась наедине с многочисленными коробками, в которые был сложен архив отца, мне стало не по себе. Как разобраться?! Боязливо открыла одну из коробок, взяла наугад какое-то письмо и… попала в давно забытые времена. По мере изучения этих документов передо мной вставал весь бурный, многогранный, с водоворотами людей и событий мир отца и он сам. С друзьями — громогласно хохочущий; за рабочим столом — предельно серьезный и собранный; с противниками — яростно защищающий свою точку зрения. Но всегда настоящий и искренний. Архив открыл целые пласты его жизни, о которых он почти никогда не рассказывал, в том числе время политической «отсидки» деда и ничем не омраченные первые годы его жизни с мамой. Мне было невероятно интересно, и не думаю, что фактор родства в данном случае сыграл существенную роль, — скорее значительность личности предопределила значительность архива. Однажды Сергей Николаевич Дмитриев, главный редактор издательства «Вече», где уже вышли многие произведения отца, поинтересовался:

— А что с архивом Юлиана Семеновича?

— Лежит дома, — понуро ответила я.

— Плохо! — со свойственной ему решительностью сказал Сергей Николаевич. — Архивы надо печатать.

Так и появилась идея выпустить двухтомник «Неизвестный Юлиан Семенов», включив в него архивные документы, неопубликованные или малоизвестные произведения отца и воспоминания его друзей.

Мама помогла разобрать сложный папин почерк в рукописных письмах, старшая сестра пересняла и отреставрировала старые фотографии, друзья рассказали о нем — искренно и честно, без прикрас — как и должно истинным друзьям. Спасибо им.

Автора вошедшего в историю Штирлица не назовешь баловнем судьбы. Сын «врага народа», в девятнадцать лет он оказался противопоставлен отлично отлаженной государственной машине уничтожения наиболее здравомыслящих и отстаивал невиновность отца, писал жалобы в органы, рискуя не только студенческим и комсомольским билетами, но и свободой. Мало кто поддержал его в тот момент. Среди немногих — институтский товарищ Евгений Максимович Примаков. Позднее, став писателем, отец никогда не использовал связи тестя — Сергея Владимировича Михалкова. Работой — колоссальной, каждодневной, без жалости к себе — добился читательского признания.