Рассказы - Алла Ходос

Отчего плакала тётя Тома? Она плакала о пропаже открытки с Новым Годом, которую год назад прислал для сына её брат, зек Максим, но не только. Она также плакала о своём племяннике, который говорит на воспитательницу матерные слова и кусает дежурную в столовой.

Бедная тётя Тома, охватившая своими мягким руками плечи грубого племянника Вани, не знала, отчего всё так завязано в её жизни и перемешано в беспомощном сердце, и плакала в вестибюле, чтобы люди не подумали чего плохого и простили её.

Это прогулка, воскресенье. Молодая воспитательница, солнце высоко. Предвкушение сразу всех радостей жизни: валяться в траве, кубарем нестись с песчаного откоса, а потом драться, драться и окончить войну победой!

А девчонки подберут раненых.

Но мгновенно все сбились в кучу. Мы в кольце, в тисках, с молодой воспитательницей в центре, хлопающей, как курица, руками и полами кофты. И все ловят руку, рукав, полу и валят с ног друг друга. Мы в окружении деревенских. Их пять или шесть. И у каждого собака. Выходцы из окрестных деревень, рождённые потомственными пьяницами, каким-то чудом не попавшие ни к нам, в обыкновенный, ни в специальный интернат, они дразнят нас своей звериной свободой, испытывают гибельным счастьем: быть отдельно от нас, быть не нами.

Мы кричим:

«Гады, немцы!» и хватаем из-под ног острые камни, одной рукой всё ещё цепляясь за рвущийся подол.

Зимой у всех цыпки, потому что снег надо брать голыми руками. Снег необходим рукам, как горлу сосулька.

Нежные руки — это очень стыдно. Руки красные и шершавые к ночи — это хорошие руки, им не страшна работа, кошка и колючка. Они немного чешутся, но не скажешь, что болят. В первом классе мальчишки даже гордятся своими цыпками. И дружат с девчонками, у которых руки хорошенько обветрились.

Когда боязливая Танечка Сачкова вдруг сказала перед сном:

«Помажьте мне руки мазем!», — все девочки прыснули, прикрывшись одеялами.

Но через две минуты, когда Ирина Петровна вернулась с банкой и стала мазать вдоль синих жилок корявые Танины лапки с обкусанными ноготками, все вдруг замерли, а многие тихо попросили: «И меня!» И остальные, уже уснувшие, и даже мальчишки в своих спальнях что-то небывалое почувствовали сквозь сон и стали садиться в кроватях и озираться, протирая глаза.

Мы организованно шли проведать одноклассника в больницу. Только иногда выбивались из строя. Светлане Валентиновне было трудно нас удерживать; подравнивая и покрикивая, она всё время морщилась. Но ведь можно хоть раз и не по струночке, — ничего, Валентиновна, потерпи! Иногда удавалось разбрызгать лужу или прутиком сбить лопух.