Тёзка - Александр Анатольевич Лапшов

«И на груди его широк

Блестел полтинник одинокий».

Из песни, исполняемой в электричках инвалидами после войны.

9 мая 1984 года это было. Поведал мне сосед одну историю, случившуюся с ним в Великую Отечественную. И история эта, на первый взгляд очень-то смахивающая своей неправдоподобностью на многочисленные фронтовые и околофронтовые байки, у меня не вызывает никаких сомнений в правдивости рассказчика, поскольку дядя Ваня, Иван Арсентьевич Матросов интеллектом обладал, скажем так, не особо богатым, а значит придумать подобный шпионский детектив был просто неспособен. Ну, да всё по-порядку.

После обычных в этот день Победы праздничных мероприятий и застолья у деда, тогда на войне «этот день приближавшего, как мог…» в составе третьего кавалерийского корпуса, возвращался я домой. Заходящее солнце светило прямо вдоль улицы мне в глаза и из-за его слепящих лучей я не сразу заметил сидящего на лавочке между нашими с ним домами дядю Ваню.

— С праздником, Санёк! Садись, покурим.

— С праздником, дядя Вань! С Победой тебя! Да, убери свою «вату». — так мы с ним прозвали довольно плохонькие украинские сигареты «Ватра», — Возьми вот эти, «офицерские», как ты говоришь.

Я достал пачку «Казбека». Закурили.

— Чего-то, дядь Вань, я тебя на кладбище не видел.

— Да, не хожу я туда уже давно. Ноги не те стали. А потом… Давай-ка вот сейчас с тобой помянем всех погибших.

С этими словами он достал из карманов пиджака висевшего на палисаднике бутылку «Московской» и два «маленковских» стакана. На открывшемся взорам лацкане в свете раннего заката тускло заблестело серебро одинокой медали «За боевые заслуги».

Выпили, как принято, «по сто грамм». Снова закурили. Я опять взглянул на медаль. Перехватив мой взгляд, Иван Арсентьич вдруг как-то внутренне помрачнел и посуровел, хотя обычно выглядел эдаким добродушным стариканом-увальнем «гренадёрской» комплекции.

— Что, удивляешься тому, как я, будучи старшиной батареи РГК (т. н. резерва главного командования), а затем контрразведки СМЕРШ, после признанный инвалидом войны третьей группы, не заимел-заслужил более солидный «иконостас»? Так ведь я с этим самым СМЕРШем в такой переплёт попал, что мог бы без всякой медали у стенки оказаться, еще тогда в сорок четвёртом, а так, глядишь, с тобой «казначейскую» пью и «курятиной» закусываю. Могу рассказать, если хочешь. Пока моя Лизанька от сестры не вернулась. Да и стемнеет теперь не скоро. –