Мао - Игорь Евгеньевич Пронин

Я не знаю точно ни дня, ни даже года своего рождения. Я знаю лишь, что мать назвала меня Мао в честь советско-китайской дружбы. При этом она поступила наперекор отцу, который хотел назвать меня Фиделем. Спасибо тебе, мама, мне страшно представить, как бы я провел детство в России с таким именем. Впрочем, мать наверняка поступила так, не заботясь обо мне, а желая досадить отцу. Так или иначе, вскоре моя мать исчезла. Отец не мог толком припомнить, когда и как это случилось. Иногда он рассказывал, что она убежала с барабанщиком из ВИА, вспоминал со слезами, как бежал за поездом, потрясая моим младенческим тельцем. В другой раз он проговаривался в пьяном бреду, что застрелил обоих: и мать, и грузинского князя. А то и вовсе говорил, что никакой матери у нас с сестрой никогда не было, что он нашел нас на помойке и скоро вернет обратно — это если мы его не слушались. На самом-то деле отец был (вряд ли он жив теперь) запойным пьяницей, и я никогда не доверял его рассказам. Другое дело моя старшая сестра, Машенька. Она мечтала тоже убежать с барабанщиком, постоянно вырезала из журналов всякие фотографии и обклеивала ими подвалы, по которым мы скитались. А уж когда ей удавалось напасть на след какого-нибудь оркестра, так она и вовсе забрасывала проституцию и день-деньской околачивалась под окнами гостиниц. Пока Маша была маленькой, отцу удавалось ее вразумить, но когда подросла, он уже не мог с ней справиться, а я, напротив, еще не вырос… Да тут еще она начала пить… Наголодались мы с папашей, ничего не скажешь.

Бить меня отец перестал как-то резко, сразу. Даже учителя в школе (а отец настаивал, что я должен научиться писать) переполошились — что это ты сегодня сам не свой и без синяков? Я страдал. У меня как будто отняли что-то, я чувствовал, что былой близости с отцом уже больше не будет, он боится меня. Так я перестал быть ребенком. А мужчиной стал на другой день, выручили инстинкты. Какой-то парень, года на четыре младше, спускался впереди меня по лестнице в школе. Я сам не понял, как ударил его ногой в спину. Парень скатился вниз, разбил себе лицо и заплакал. Пиная его ногами, я понял, что теперь могу позаботиться о себе сам. В тот же вечер я избил сестру и к утру у нас был ужин. Отец прослезился. Да так и слезился, уже не переставая все время, что-то у него с глазами стало. Со стыдом вспоминаю — это раздражало меня. Бьешь его — плачет, не бьешь — все равно плачет. Потом и сестра стала его бить, одним словом, старик совсем опустился.