Пляска мертвецов - Ричард Матесон

Два пучка света, выпускаемые автомобильными фарами, быстро ложились на шоссе. Следом за ними несся «Ротор-Моторс» амфибия, модель «С», 1987 года выпуска. Яркие желтые струи рвались вперед и стремились удрать от 12-цилиндрового тяжело дышащего преследователя. Застывшая кромешная темень с бешеной скоростью исчезала под колесами. Дорога мелькала все быстрей. «Сент-Луис, 10 км».

— А ты летишь со МНОЙ, — пели они, — мы Рота-Мота дети! С глазами за СПИНОЙ, — пение усиливалось, — и с мыслями в кювете!

Певцов было четверо:

Лен, 23 года,

Бад, 24 года,

Барбара, 20,

Пегги, 18.

Лен с Барбарой, Бад с Пегги.

Бад вел машину. Она с визгом вписывалась в крутые виражи, громко ревела на мрачных горных подъемах, как пуля проносилась по затихшим равнинам. Одна лишь Пегги пела не надрываясь, у остальных слова вылетали из готовых разорваться легких, смешиваясь и соревнуясь с ветром, бившим в их лица и хлеставшим по ним спутавшимися волосами:

Стрелка подрагивала на 130. Еще две пятимильные отметки и конец шкалы. Внезапно автомобиль куда-то нырнул. Вся компания подскочила, и ночь тут же подхватила и унесла с собой дикий хохот трех молодых глоток. Еще вираж. Еще подъем, затем спуск. Молниеносный скачок через долину — корпус цвета полированного черного дерева едва касался земли.

Голос на заднем сиденьи:

— Уколись, Барбарись!

— Спасибо, я уже. Сразу после ужина. — Иголка с приделанной к ней капельницей для глаз перешла обратно. Голос на переднем сиденьи:

— Уж не хочешь ли ты сказать, что это твой первый залет в Сент-Лу?

— Ну да, ведь в сентябре начались занятия.

— Брось об этом, ты же своя чувиха.

Заднее сиденье, обращаясь к переднему:

— Эй, чувиха, ты что, не хочешь вкусно взлететь[2]?

Иголка перешла вперед, светло-янтарное содержимое капельницы заманчиво переливалось.

— Давай, будет здорово!

Пегги попыталась улыбнуться, но губы не двигались. Пальцы чуть-чуть дрожали.

— Нет, спасибо, я не…

— Давай, не дрейфь. — Лен навалился на сиденье всем телом, светлые брови выделялись под растрепавшейся черной шевелюрой. Он держал иглу прямо перед лицом Пегги. — Будет здорово, вот увидишь. Взлетишь и все забудешь!