Не было теперь ни тьмы, ни света. Настали сумерки. Серые ночи. Они в отличие, от существовавших прежде "Белых ночей", не были временем надежды и любви. Они были временем страха. Серые ночи воплотили в реальность все кошмарные сны, подсознательные страхи и боль – запредельную, неизбывную. Все это стало ощутимым и осязаемым. Смерть могла бы стать избавлением, но и она изменила свое значение. Все умершие были обречены на страдания, также как и те, кто пытался выжить. Время умерло, или покинуло этот мир, устав от людей. Пространство, в котором лежал некогда прекрасный город и его живописные окрестности, сжались в рамки куцего восприятия, больного урода.
Добро и зло, борьба которых в прежние времена определяла процесс развития человечества, потеряли всякий смысл. Им на смену пришли боль и ужас, которые спариваясь и тесно переплетаясь, пытались зачать новую форму бытия.
1.
По развалинам старого города. Прячась в провалах стен. Дальше. Дальше, туда, где можно спрятаться и пересидеть какое – то время, в относительной безопасности. Шли мы. Стук сердец заглушал шум, производимый нашими шагами. Что стало с городом? Как такое могло произойти? Почему именно с нами? Мы и прежде пытались выжить на обломках некогда великой империи зла. За что, все это? Центр – Невский проспект и прилегавшие к нему улицы. Сюда приезжали люди со всего мира и со всего города. Зачем? Да, просто – в бесцельном, хаотичном, броуновском движении, ощутить себя частью этого удивительного места. Никто был не нужен ни кому, и каждый был нужен всем. Они были атомами, молекулами этих улиц. Становились естественными частицами города, как здания, мосты, фонари, рекламные щиты и автобусные остановки.
А теперь? Теперь людей на улицах не было.
С каждым нашим шагом росла уверенность в том, что мы – я и она остались последними из всех подлинно живущих в этом городе. Остальные гроздьями висели на фонарях. Кто за шею, кто за ноги, за руки. Окровавленными ржавыми крюками за ребра. У всех – открыты глаза. Такое ощущение, что все они провожают нас взглядами, в которых нет ничего, кроме боли. Даже останки сожженных. Прикованные к основаниям столбов, к перилам, решеткам, казалось, осознавали наше присутствие. Все – повешенные, сожженные, распятые, посаженные на колья, колесованные и четвертованные, с отрубленными головами – все они, чувствовали нас. Сотни, тысячи неживых не мертвых, кто сосчитает их? Больше всего пугало не это полу – существование мертвых тел, повергало в шок то, что они стали, частью общей картины пустого города. Сам город стал другим. Дома с выбитыми глазницами окон, порванными ртами дверей, с обугленными и обрушенными стенами. Исчезли краски и цвета. Все было серым и отталкивающе холодно-черным вокруг. Мертвое, но каждый кусок камня, каждая обугленная деревяшка, осколок закопченного стекла – были наделены способностью ощущать.
