Гуашь с кровью - Олег Вячеславович Овчинников

Вспомнилось: раньше я носился по этому коридору, размахивая руками. Потом стал ходить, сцепив пальцы за спиной. Теперь вот – на животе. Любовь Николаевна шутит, что походка у меня стала как у священника. Я не спорю – ей виднее. Когда-то, по молодости, я собирался уйти в монастырь. Потом попал в Дом и понял, что здесь не хуже. Правда, пару раз, шутки ради, отпускал бородку клинышком, но дольше чем на месяц меня не хватало. За ней же, аккуратной, уход нужен. А когда тут…

– Сергей. Серге-ей! – позвал я, а когда он остановился, взял за худые плечи. – Что ж ты по левой-то, а?

– Да какая разница, Александр Вла… Борисович. Тихий же час!

– Все равно. Тут ведь малыши, а ты – вон какой большой. Налетишь – растопчешь! – Я улыбнулся – голос всегда меняется от улыбки – и худые плечи расслабились. – Давай-ка вот сюда. Вот так. По правой, всегда – по правой. Хочешь, провожу тебя?

– Спасибо, – сказал он как фыркнул. – Сам справлюсь.

Его привезли к нам шесть дней назад, через две недели после неудачного пиротехнического эксперимента. В четырнадцать легче легкого запомнить простые правила общежития, сложнее заставить себя их соблюдать. Ничего, ничего, привыкнет, подумал я, глядя вслед Сергею, потом приоткрыл дверь в спальню для мальчиков.

Протиснулся бочком. Если открыть до конца – дверь заскрипит так, что всех перебудит. И приходящий по пятницам Матвей говорит, что ничего с этим поделать нельзя. Что эта тварь питается петельным маслом. И наконец, что тут надо не смазывать, а менять, вместе с петлями, коробкой, а по-хорошему и весь этаж давно пора перелицовывать, а то живете как в прошлом… тьфу ты, в позапрошлом веке. В общем, как говорится, человек ругается, дверь скрипит.

Я оглядел комнату и сказал себе: ага, трое. Мишка и Степка у ближней стены, хоть и лежали, накрытые до подбородка, но при этом слишком уж старательно щурились, а Андрюшка – тот не скрываясь сидел на краю кровати и, склонившись над большой деревянной табуреткой, что-то чертил. Нет, не чертил – рисовал, поправился я, когда вышел на середину комнаты и свет из окна перестал бить в глаза. Вот же кисточка, вот баночки с гуашью. Значит, рисует.

– Почему не спишь? – шепотом спросил я.

– Не хочется, Александр Борисович, – просто ответил он.

Я подошел вплотную.

– А что рисуешь?

– Погодите! – Андрюшка совсем уж навис над табуреткой, плечом загородив от меня свое творение. – Я почти дорисовал, осталось чуть-чуть.

– Ладно, ладно, я подожду. – Я отвернулся к окну. – Смотри, с кровати не упади.