Брат мой меньший - Вильям Федорович Козлов

Случилось так, что я остался один. Вернулся из командировки, а в дверях моей квартиры — лаконичная, но выразительная записка: «Квартира обменена. Твой чемодан у соседей. Лина». Лина — это моя бывшая жена. Почерк торопливый, небрежный. Поглазев на столь знакомую, обитую коричневым дерматином дверь — мы прожили в этой квартире пять лет, — я, отныне бывший муж, сунул в карман смятый обрывок какой-то квитанции с запиской на обороте и направился к соседям, которые жили этажом ниже.

Не скажу, чтобы я особенно удивился тому, что произошло. Наша семейная жизнь давно развалилась, и мы, уже разведенные, жили рядом по инерции, дожидались, пока кто-нибудь первым положит конец этому безрадостному существованию. И вот это сделала Лина. Подивился я только одному: почему она, провожая меня в командировку, не сказала, что будет заканчивать дела с обменом квартиры именно в мое отсутствие? И даже на пороге нежно поцеловала — наверное, тоже по привычке, по инерции…

Впрочем, это рассказ не о моей неудавшейся семейной жизни, а совсем о другом. О другой жизни — и тоже, можно сказать, неудавшейся.

Еще подходя к двери соседей, я услышал лай. Это был голос Карая. Я всегда удивлялся его поразительной способности учуять меня сквозь толстые кирпичные стены. Стоило мне в любое время дня или ночи подняться на свою лестничную площадку, Карай заливался радостным лаем. Справедливости ради надо сказать, что бывали исключения: например, когда я возвращался домой из гостей в подпитии, Карай не только не лаял, но и не встречал меня на пороге, не прыгал на грудь. Почему-то в такие моменты он предпочитал вообще не показываться мне на глаза. Не из-за того, упаси бог, что я, допустим, мог ударить его или обидеть — наоборот, я его еще больше любил и пытался ему это доказать словами и лаской, но он, очевидно, все эти знаки внимания не принимал всерьез, как трезвый человек не принимает всерьез пьяную болтовню приятеля, вроде «Ты меня уважаешь?…» Карай не переносил даже запаха спиртного.

Впрочем, это мелочи. За все те годы, что Карай прожил с нами, он по самым разным поводам не переставал меня удивлять.

…Карай — чистопородный эрдельтерьер. У меня до сих пор хранится его родословная, которой мог бы позавидовать любой аристократ. В родословной прослеживалось что-то около пятнадцати поколений. Все предки моего Карая были медалистами и чемпионами в своих собачьих делах. Дед его — Зайсан — был чемпионом Советского Союза, а отец — Самбо — чемпионом Ленинграда. Мать же, Цыганка, отличалась великолепным экстерьером и красотой, за что на каждой выставке получала медали.