Год черной собаки - Игорь Васильевич Подколзин

В конце семидесятых годов в зарубежной командировке меня познакомили с весьма оригинальным человеком — корреспондентом солидного иллюстрированного еженедельника. Помню, вначале очень позабавило, когда, представляясь, он, назвав свою фамилию — Трумен, поспешно добавил: «Прошу не путать с бывшим, извините за выражение, американским президентом. Он не имеет ко мне отношения. Сама же наша однофамильность вызывает чувство неловкости».

Журналист этот резко выпадал из принятых у нас в литературе и кино стереотипов людей подобной профессии. Был непьющим, неироничным, флегматичным и аккуратным в одежде. Не носил бороды и усов. Отличала его доходящая до педантизма беспристрастность в изложении тех или иных фактов. Чувство порядочности граничило с болезненной щепетильностью. Работая над тем или иным вопросом, он докапывался до самой сути явления, мастерски вскрывал его природу, но никогда, даже намеком, не указывал пути решения, оставляя его на долю читателей. Откровенно говоря, в некоторых нюансах его характера я так окончательно и не разобрался.

Получилось, что нам, занимаясь приблизительно одинаковыми проблемами, пришлось не только часто встречаться, но помогать друг другу, делиться информацией и впечатлениями. В конечном итоге это привело если и не к дружбе, то к взаимной симпатии и доверию.

Несмотря на замкнутость, его подчас вдруг словно прорывало, и тогда он пускался в длинные разговоры «за жизнь». Вот в один из таких моментов я и услышал о перипетиях его приятеля, частного детектива Фрэнка Грега. Впоследствии эти-то откровения и легли в основу моего романа «Когда засмеется сфинкс».

В конце концов сроки поездки истекли, и мы расстались.

Минуло несколько лет, и я вновь встретился с моим иностранным коллегой. Он почти не изменился, разве еще больше ушел в себя, слегка обрюзг и поседел. Я полюбопытствовал: читал ли он мое произведение, и намекнул, было бы полезно узнать на этот счет его мнение. В ответ Трумен то ли недовольно, то ли досадливо кивнул и произнес, как мне показалось, с упреком:

— Что же застряли на полпути?

— То есть? — удивился я, ибо считал, что роман доведен до логического завершения.

Он хмыкнул, почмокал губами, посопел и спросил снова:

— Надолго?

— Пока не соберу материал на серию очерков.

— Значит, надолго. Я завяз в том же. Будем видеться. Возникнет настроение, сообщу кое-что занимательное.

Ждать пришлось сравнительно долго. Наконец настроение у него появилось, и, как обычно, внезапно. Так мне стали известны дальнейшие приключения Фрэнка Грега и его друзей. Признаться, они меня потрясли. Писать продолжение романа, скажу по правде, не собирался — во всяком случае, в ближайшее время. Но, вернувшись домой, понял: сделать это не так-то легко. Грег со спутниками преследовали меня по пятам, не давая покоя ни днем, ни ночью. Все валилось из рук. Стало ясно: от этого наваждения не освобожусь, пока не поведаю всего читателям. Так возникла эта книга.