Человек Чубайса - Геннадий Мартович Прашкевич, Александр Богдан

Пока я отсутствовал, в городе произошли перемены.

На улицах стало грязней, ветер катал под ногами полопавшиеся пластмассовые стаканчики, шелестел затрепанными афишами. Поднялись цены на бензин (АИ-76 – 95 руб. за литр, АИ-92 – 100). Вообще поднялись цены. И прохожие меньше улыбались (почти не улыбались), сумрачно отворачивали лица в стороны. После Америки, где самый последний черный бомж (есть там и такие) встречает тебя непременной улыбкой, всеобщая озабоченность казалось диковатой. Только неуничтожимый сладкий дым отечества (от лоточного шашлыка) остался прежним, хорошо щекотал ноздри.

Машины у меня не было – продал перед отъездом.

Вадик Голощекий обещал новенькую иномарку – по возвращении, но, вернувшись, я не нашел ни иномарки, ни фирмы, ни самого Вадика, ни даже бывшей своей жены. Старая, как мир, и такая же пошлая история. Можно сказать, ничего у меня не осталось от прежнего мира, кроме квартиры. А хорошей новостью было только то, что я – дома. Вот летнее утро, вот чистое небо; вот жаркий июль, десятое; вот одна тысяча девятьсот девяносто третий год. Я дома и в кармане пять баксов.

А могло быть ни одного, усмехнулся я. А могло быть не пять баксов, а, скажем, пять рублей. А могло и пяти рублей не быть.

Спустившись в метро, в переходе, ведущем на ГУМ, я увидел автомат, похожий на металлическую тумбу, украшенную гипсовой головой седовласого восточного старца. Рядом стояла загорелая девица в светлой майке, украшенной словом НЕТ, и в светлых джинсах. У ее ног хрипел карманный приемник. В этом мире того, что хотелось бы нам – нет… Девица в такт притоптывала длинной ногой. Мы в силах его изменить? – Да… Конечно, девицу несколько портили домашние тапочки на ногах. Не туфли, и не сандалии, а именно тапочки. В таких тапочках, как ни притоптывай, не сильно изменишь мир. Но, Революция, ты научила нас верить в несправедливость добра…

Интересно, понимала она рвущиеся из приемника слова?

Вряд ли.

Я присмотрелся.

Неизвестное божество.

Гипсовый старец с тумбы смотрел сощурясь. Он, наверное, всякий раз так прикидывал, с кем имеет дело. И девица смотрела перед собой чуть сощурясь, потому что в переходе было пусто. А имя девице было – Оля. По крайней мере, так указывалось на синеньком бейдже, пристегнутом почему-то справа и высоко – почти на ключице.

Наверное, чтобы грудь не уколоть, подумал я.

И поинтересовался:

– Что предсказываете?

– Судьбу.

Голос у Оли оказался тоже хрипловатый, она часто откашливалась, наверное, много курила.