Конкурс мистера Гопкинса - Лев Арабесков

Гопкинсу приснилась черепаха… В довершение — утром влетело радио о саранче исполинских размеров, разгромившей плантации канадской пшеницы. Конечно, последнее для «Гопкинса и K°» — пустяк, но настроение сверхмиллиардера сверхкапризная вещь.

— Хорош прогресс, — ворчал Гопкинс, — если насекомое побеждает труд нескольких тысяч человек.

— Культура, ползущая как черепаха! — продолжал он, вспомнив сон. И вдруг барометр настроения духа прыгнул на «ясно», ибо Гопкинса осенила идея.

— Мистер Браун! — только подумал он о секретаре.

Однако тот занял позицию, одинаково готовый боксировать или разбирать халдейские письмена, так как от патрона следовало ожидать всего.

Браун был настоящим секретарем миллиардера: говорил на всех языках, объясняясь на некоторых из них для простоты знаками; бегло молчал; выжимал одной рукой сто кило, мог не мигая смотреть на солнце и произвольно бледнеть в восточных банях; обгонял на пишущей машинке техасский экспресс и, конечно, зная стенографию, которую изучал по образцам в России.

— Мистер Браун… — произнес Гопкинс.

Секретарь с ловкостью циркового фокусника выхватил пишущую машинку величиною с портсигар и, разместив на ладони, начал…

Через сорок секунд все было закончено. Гопкинс просмотрел и, возвращая Брауну, добавил:

— Во все газеты земного шара. До часу вы свободны.

Секретарь извлек хронометр. В распоряжении — два часа семнадцать минут! Из них полтора на корреспонденцию по всему миру… Пять минут на завтрак и две на сигару… Тридцать секунд на составление приветствия, а минута на произнесение того же приветствия мисс Гопкинс… Пять на обычное интервью о курсе патрона… Пятнадцать — с индийским факиром… Остается восемнадцать с половиной минут! К невесте — шесть, обратно — семь, три — с мамашей невесты, итого для самой Клары — две с половиной минуты. Невозможно: поцелуй занимает три с половиной! Браун вздохнул — очевидно, сегодня придется обойтись без поцелуя.

На следующий день тираж в семимиллионном городе достиг колоссальных размеров. То же самое повсюду, даже в негритянской республике Либерии, где газеты выходили белыми буквами по черному фону. К вечеру, в гуще световых реклам Нью-Йорка, у «Лирик-Театра» собирались толпы. Люди жестикулировали. Заключались неслыханные пари. У пристаней и в доках даже дрались. И все потому, что появилось объявление «Гопкинса и K° — из Нью-Йорка»! Его не без зависти прочли некоторые коронованные особы в Европе. Оно гласило: