Иванов и Рабинович, или Ай гоу ту Хайфа - Владимир Владимирович Кунин

В тот вечер сорокачетырехлетний Арон Рабинович в рабочей спецовке стоял в пивной за кружкой пива и держал в руке соленого подлещика.

У самой стойки очередь вспухала и скандально пульсировала от напора жаждущих получить пиво без всякой очереди.

— Э, мужики! Ну, встаньте вы в очередь. Неужели трудно? Все же стоим, — миролюбиво сказал Арон.

Трое здоровенных молодых парней рассмеялись. Один вздохнул:

— Господи… До каких же пор жиды будут в России порядки устанавливать?! Ой, Гитлера нет на вас, сучье племя!..

Арон хозяйственно спрятал подлещика в карман рабочих штанов и ударом в челюсть отправил поклонника гитлеризма в глубокий нокаут.

Двое других бросились на Арона. Но он с ходу воткнул свой огромный кулак в живот одному, а другого просто насадил физиономией на собственное колено.

И тогда в пивной началась генеральная драка…

У здания районного суда стоял арестантский автофургон.

На другой стороне узенькой улочки — старый, битый «Москвич». Около него топталась пышнотелая Ривка — сестра Арона.

Неподалеку от фургона мельтешилась маленькая, ярко накрашенная женщина — не отрываясь смотрела на двери суда.

Милиционеры вывели из суда Арона Рабиновича с подбитым глазом. За ним — худенького блондинчика лет сорока.

— Арончик!!! — метнулась через улочку Ривка.

— Машину береги. Не гоняй, как идиотка, — сказал ей Арон.

— Васечка!.. — крикнула маленькая накрашенная женщина.

— Прощай, Клавочка… — потерянно проговорил блондин.

— Па-а-апрррошу! — зычно пропел старший конвоя.

Арон и блондинчик влезли в фургон. Туда же сели два милиционера. Двери захлопнулись, и «воронок» покатил.

В полусумраке фургона Арон спросил своего соседа:

— Жена провожала?

— Сестра. Клава.

— И меня сестра. Ривка… Тебе сколько дали?

— Два года. С лишением прав работать в сфере торговли. А вам?

— Тоже два. По двести шестой. Драка.

— Иванов Василий, — представился блондин.

— Арон Рабинович. Есть возражения?

— Что вы?! У меня лучшие друзья…

— Разговорчики! — рявкнул конвойный.

И пойдет лагерная жизнь Иванова и Рабиновича: утренние и вечерние проверки, работы в каменном карьере, на лесоповале, шмоны-обыски, хождения строем, двухъярусные нары в бараке, вышки с часовыми вокруг зоны…

Зима… Лето… Снова зима… Снова лето… И повсюду мы будем видеть Иванова рядом с Рабиновичем.

Пролетят эти два года, и выйдут они в один и тот же день на свободу…

В специальном помещении с лозунгом «На свободу с чистой совестью!» специальный офицер говорил специальные слова: