Значит, договорились, речь пойдет о нашем веке. Мне хватит и четверти его, третьей, если не возражаете. Я родился в пятидесятом, сейчас семьдесят пятый.
В шестнадцать меня выпустили из сиротского приюта. Тащил я свое приданое - имя, что мне там навесили (Гарольд Клэнси Эверет, это мне-то, простому парнишке. Кличек у меня потом была тьма, да не беспокойтесь, меня вы сразу учуете), по холмам Восточного Вермонта и кое-что решил.
Папаша Майлз, взглянув на Официальный Документ, коим меня укомплектовал приют, скрепя сердце взял на работу - и мы с ним вкалывали на Папашиной молочной ферме, а это - тринадцать тысяч триста шестьдесят две пестрые гернзейки, разом заживо почившие в нержавеющих домовинах; их питает и держит в объятиях их коровьего Морфея розовая дрянь (руки от нее становятся клейкими и противными), текущая в стерильных пластиковых трубках - прямо в вены, упражняют разрядами тока - и мышцы их вздрагивают, но они все равно не просыпаются, а молоко так и хлещет в сверхстерильные цистерны. Да Бог с ними. Решение (а я стоял там, в лугах,- Памятник Земледельцу, да и только,- выжатый тремя трудными часами физического труда, и пелена усталости в глазах мешала созерцать устройство Вселенной) было: кроме Земли, и Марса, и Внешних Спутников, набитых людьми и всякой всячиной, должно быть что-то поглавнее. Этого я и решил добыть, хоть кусочек.
Так что стащил я у Папаши пару кредитных карточек, один из его вертолетов, бутылку первача - чудак сам гнал его - и снялся. Не пробовали спьяну посадить угнанный вертолет на крышу небоскреба Пан Америкэн? Суд да дело, да небо в клеточку, да и дальше не слаще, пока ума не наберешься. "Только лишь одно ты не забудь, моя любовь": были в моей жизни три часа честного труда, на молочной ферме, еще и десятка лет не прошло. И с тех пор я никогда и ни для кого не был Гарольдом Клэнси Эверетом.
Генри Кьюлафрой Эклз (рыжий, чуть рассеянный, рост шесть футов два дюйма) вышел из багажного отделения космопорта с кучей чужих вещей в маленьком портфеле.
Рядом бубнил некий бизнесмен: - С вами, теперешней молодежью, одно расстройство. Сказано вам, возвращайтесь на Беллону. Говорите, попали с той блондиноч-кой, и что ж, из-за этого скакать из мира в мир, портить всем настроение, да, куда уж дальше, работу бросить!
Генри остановился, вяло ухмыльнулся: - Да-а…
- Согласен, у вас могут быть свои проблемы, и нам, кто постарше, их не понять, но ведь должна быть хоть какая-то ответственность…- он заметил, что Генри остановился перед дверью с табличкой "Для мужчин".- Что ж, ладно,- широко улыбнулся бизнесмен.- Рад был познакомиться, Генри. В этих чертовых перелетах всегда приятно встретить человека, с которым стоит поболтать. Пока.
