Первая пуля - последняя пуля - Николай Иванович Леонов, Алексей Викторович Макеев

Получив на проходной свои личные пожитки, состоявшие из скудной летней одежонки и наручных часов, Ружаков неторопливо направился к выходу из административного здания колонии. Рыжий усатый прапорщик, больше напоминавший своим телосложением бочонок с пивом, нежели человека, большую часть жизни проведший на неблагодарной и нервной работе, посторонился, выпуская на улицу вчерашних зэков.

Сегодня освободились сразу четыре человека. Среди них был и некогда авторитетный столичный рэкетир, под началом которого находилась внушительных размеров группа боевиков, Антон Ружаков по прозвищу Кулак. Высокий, широкоплечий молодой мужчина тридцати четырех лет с раскосыми карими глазами и квадратным подбородком. Шесть лет, проведенные за колючей проволокой, как это ни странно, мало изменили Ружакова. Все тот же стальной блеск в глазах, все тот же гордый вид.

Сидящий в светло-сером «Опеле» Витя-Расписной сразу заметил бригадира, на голову превосходившего остальных вдохнувших воздух свободы зэков. Витя приветственно посигналил. Кулак повернул голову, улыбнулся и резво зашагал по склону к автомобилю. Расписной вышел из салона навстречу приятелю. На нем была расстегнутая кожаная куртка и зауженные книзу темные джинсы. При виде Ружакова Витя добродушно ощерил в ответной улыбке свои редкие, желтые от никотина зубы и бодро взмахнул рукой.

– С возвращением, братишка! – Витя неопределенно качнул головой. – Чертовски рад тебя видеть. И рад, что ты не изменился. Ты все тот же, Кулак.

Несколько мгновений Ружаков хранил молчание. Старые друзья и подельники просто стояли друг против друга, внимательно вглядываясь в немного стершиеся из памяти лица. Затем Антон стремительно подался вперед, выбросил кисть для рукопожатия, а другой свободной рукой обнял Расписного за плечи. Витя откликнулся на его порыв.

– Я тоже рад тебя видеть, Витек. И спасибо, что не забыл…

– О чем ты говоришь, Кулак? Мы же с тобой кенты по жизни? Забыл? И я… – Расписной на мгновение замялся, – я твой должник, брат.

– Брось, – небрежно отмахнулся Ружаков. – Забудь об этом. И угости меня лучше сигаретой.

Расписной охотно подал ему раскрытую пачку, и недавний зэк с наслаждением закурил, втягивая в легкие бодрящий ароматный дым. Витя с интересом наблюдал за его действиями. Черт! Интересно, каким бы стал он сам, если бы провел шесть лет в изоляции? Произошли бы в нем изменения? А ведь он был так близок к черте, что разделяла их все эти годы. На той стрелке шесть лет назад они были с Кулаком вместе. Были еще трое пацанов. Менты накрыли их неожиданно. Свалились, можно сказать, как снег на голову. Никто толком и сообразить-то ничего не успел. Расписной был единственным, кто чудом вырвался из оцепления. А позже ни в кабинете следака, ни на суде Ружаков ни словом не обмолвился о его персоне. Не потащил за собой друга. Посчитал – западло. И теперь говорит: «Забудь об этом…»