Короля играет свита - Елена Арсеньева

— Очнитесь, молодой человек! Откройте глаза!

— Эк нализался, невежа! Да очнись, ирод!

— А что ж, ныне, говорят, все дозволено. Милое, понимаете ли, господа, дело: удавить кого-нибудь без жалости, а потом накушаться тут же, в компании с убиенным.

— Эй, Бесиков, ты в словесах… того-этого… побережней будь. Насчет удавленных-то. И, дескать, все дозволено. За такое ведь и в Тайную экспедицию недолго угодить.

— А нет, дружище Варламов. Не получится. Не слыхал ты разве, что отворены врата гнусного узилища, кое без жалости пожирало… ну и так далее, о чем в газетках пописывают. Отворены двери, понял? Тайная экспедиция прикрыта, на дверях камер надписи: “Свободно от постоя”. Да, нынче у нас как бы свобода. А сие означает — что хочу, то и ворочу.

“Что хочу, то и ворочу!” Это были первые осмысленные слова, которые пробились к затуманенному сознанию Алексея. Любимое изречение тетушки! Только почему Марья Пантелеевна вдруг заговорила мужским голосом и несет какую-то чепуху? Неужто он, Алексей, и впрямь “нализался, накушался” — напился до такой степени, что весь мир вокруг него исказился? Или просто мерещится бог весть что? Тетушка, говорящая баском… Кошмар!

А вот интересно бы знать, в добавление к мужскому голосу, наделит ее кошмар мужскими же ухватками? Будет ли она уязвлять непутевого племянника лишь словесами ядовитыми либо до рукоприкладства дойдет?

Впрочем, не раз случалось Алексею обрести тетушкиного, сердитого тычка под бок, и он мог бы свидетельствовать, что от сего маленького, сухонького кулачка дух занимался не менее, чем от увесистого кулачища Прошки, молочного братца и первейшего Алексеева друга-противника.

— Небось, ты все уже позабыл, а я сам видал наутро же после… после того, как прежнего государя кондрашка хватил, сиречь а-по-плек-си-чес-кий — тьфу, леший, спроста и не выговоришь! — удар вдарил. Офицерик какой-то ошалелый летел верхом не по мостовой, а по тротуару, вопя во всю глотку: “Нынче все можно!” И морда у него при этом, скажу тебе, была самая дурацкая.

Теперь до Алексея стало потихоньку доходить, что басит, пожалуй, все-таки не тетушка.

А кто же тогда? Прошка? Ну, какое там: его еще о позапрошлом годе отец проиграл в карты какому-то заезжему лошаднику, а тот перепродал невесть кому. Алексей в ту пору гостил у соседей, вернулся, узнал о Прошке — чуть не полгода с отцом ни словечком не перемолвился, так горевал да злился.

Нет, это не Прошка… Старый лакей Кузьма? Не он. Алексей мысленно перебрал голоса дворни, однако ни один из слуг не обладал этаким разнузданным, рассыпчатым баском. Пожалуй, это чужой человек. Конечно, чужой — никто в Васильках не носил такого забавного прозванья — Бесиков. Да и Варламовых там сроду, не было: всех своих немногочисленных душ, доставшихся в наследство от батюшки, Алексей знал с малолетства. Ну вот и выходит, два чужих человека рядом. Кто ж они такие?