Команданте - Алексей Суслов

В пятый раз были вдвоём в Мексике. Первый раз – в медовый месяц. Лил дождь в аэропорту, Лулу испугалась за сохранность чемоданов, но попав в мои объятия, снова стала защищённой и тёпленькой. В такси разговаривали с усатым водителем, отцом семерых непоседливых ребятишек. А ещё он наперебой говорил о Че Геваре, Фиделе Кастро, и нашёл путь в гостиницу втроём прошёл на одном дыхании. К революционерам я, как и Лулу, с самого детства относился с глубочайшим уважением. Может, потому что ненавижу капитализм и все его производные.

Подъехали к гостинице, и солнце золотом окрасило всё и вся. Какая чудесная красота, браво Достоевский! Лулу прищурила глазки даже под солнцезащитными очками, которые и не любила, но отчего надела в самом нашем русском аэропорту. Иногда она творила разные странные вещи, но мне всё в ней нравилось и нравится до сих пор. Я сам её выбрал из миллиардов женщин всех рас и национальностей, и грех жаловаться за это чудо природы. Она одна такая. Сладкая, сладкая. Добрая, добрая.

Закрыв дверь гостиничной комнаты, мы прямо в прихожей стянули с себя всё мокрое и неприятное до одежд прародителей и веселясь, и шутя побежали в душ. Перепробовали точно не одну баночку с банным шампунем, Лулу стала пахнуть пампасами, а я – Кольдерьерами. Два счастливых студента, попавших в мир своего детства. Тогда, как и сейчас – «Амиго». Лучшего слова не было и не будет никогда.

Входит в незапертую дверь управляющий этой гостиницы, а мы слушаем «но пасаран», и улыбаемся ему. Дон Луис Эстебас. Очень приятно. Алехандро, Лулу. Чуть за тридцать. Москва. Журнал «Огонёк». Дон Луис жмёт наши лапы со всем уважением. У него в доме до сих пор карта Советского Союза на самом видном месте. Не снимет никто. И у детей его тоже не снимут. А у внуков – и подавно. И Соединенные Штаты тоже будут справедливым и честным обществом. Человечество пробудится к подлинной государственности, по другому нельзя, и баста. Об этом и сам Сан-Хуан проповедовал. Социализм и христианство станут единым фронтом против разграбления наций безнравственным империализмом.

Открываем втроём окна, два, три сразу, одновременно – и душистый июльский вафельно-банный воздух Мехико врывается в наши лёгкие, а солнечный свет делает каждую вещь в комнате исключительным произведением искусства.

– Крылья, дайте мне крылья! – кричит по-рязански Лулу. Красивая полногрудость делает её ещё выразительнее с точки зрения присутствующих рядом двух мужчин. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Как же ей шёл к фигуре и личику лёгкие ситцевый халатик, по которым не было ничего, кроме бархатной кожи и запаха росы!