Ночь — прореха в небесах,
Словно рана в парусах,
Словно чёрная дыра,
Словно тёмная нора.
Ночь, без края и конца,
Я забыл черты лица,
Я забыл, кем раньше был,
Я забыл, я всё забыл…
— Ну хорошо же, голубчик! — Виктор Павлович отложил планшет и самодовольно ухмыльнулся, поправив очки на мясистом носу, — намного, намного лучше. Заметьте, исчезла навязчивая линия неизбежной смерти, которая мне, если говорить честно, успела изрядно надоесть. Сравнить с первым: «На груде неподвижных тел останусь я один» — совсем другое дело. Остался, правда, некий переизбыток чёрной краски, но от него мы тоже избавимся, со временем.
Я покивал головой, стараясь изображать крайнюю заинтересованность и согласие с каждым словом. Впрочем, ничего иного мне и не оставалось, если когда-либо, в обозримом будущем я собирался покинуть стены этого милого заведения.
Виктор Павлович Северцев считался моим личным мозгоправом и лекарем болезной души. Был он также доктором наук, лауреатом множества премий, магистром какого-то ордена и прочая, прочая…Спорить мне с ним не полагалось, ибо предполагалось, что мою внутречерепную начинку он знает намного лучше владельца. Даже если на самом деле дела обстояли несколько иначе.
— Вы просили и я рассказываю, — сообщил я Северцеву, стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее и хлопнул Льва по морде, отчего тот недовольно запищал, но послушно спрятался обратно в карман, — мне сегодня опять снился сон.
Виктор Павлович согнал с лица деланно-рассеянное выражение и пристально уставился на меня сквозь стёкла очков в ультрадорогой, как он неоднократно хвастался, оправе. На мгновение у меня возникло неприятное ощущение, будто на меня смотрит снайпер через оптику прицела. Впрочем, жёсткий изучающий взгляд тут же сменился обычным мягким взором водянистых карих глаз и Северцев откинулся на спинку высокого кожаного кресла.
— Конечно рассказывайте, голубчик, — внезапно он сделал паузу и повернулся на пронзительный писк, раздавшийся со стороны книжного шкафа, — и будь столь любезны, уберите своего зверя от моей Нюси, он её крайне нервирует.
Нервирует? Не то слово! Шёрстка на белой крысе встала дыбом и она, истошно попискивая, забилась в свой домик, отчего наружу торчал лишь кусок розового хвоста. Перед клетью сидел Лев и пристально смотрел через прутья, ворочая длинным носом. Когда проклятая зараза успела удрать из кармана я, честно говоря, не заметил. Пришлось подняться и взять Льва в руку, препятствуя попытке вцепиться в палец. После хлопка по ушам, беглец отправился обратно в карман.