Между похотью и любовью - Виктория Вайс

Всё было как в тумане, глаза выхватывали только яркие полосы люминесцентных ламп, медленно проплывающих над головой. Голоса эхом разлетались вокруг, и слова со звоном разбивались о стены, не давая сложить фразы в единое целое. Рядом летела холодная бесформенная тень, то и дело касаясь своей бесплотной рукой лица, словно проверяя, не остыло ли оно. Тень то взмывала под потолок, то опускалась вниз, просачиваясь сквозь белую простыню, и тогда становилось теплее…

И вдруг бесконечный коридор закончился. Стало темно и тихо, и только шуршание бесплотной тени напоминало о том, что Вика не одна.

— Ну что, пойдём, — услышала она свой голос откуда-то сверху. — Неужели тебе не надоело? Пойдём… Здесь так хорошо…

Боже, какой у меня противный голос, подумала Вика… Сердце сжалось, готовое не делать следующий удар и отпустить её, но какая-то неведомая сила помешала ему это сделать… Холодная тонкая сталь разорвала кожу на руке и впрыснула в кровь струю жизненной силы. Тень завыла и метнулась вверх, после чего со всего размаху вонзилась в обездвиженное тело и затихла.

— Виктория, откройте глаза. Вы слышите меня?

Это наверно ОН, подумала Вика, и с трудом разжала слипшиеся веки. Очень хотелось увидеть ЕГО.

Белое пятно, возникшее перед глазами, начало медленно приобретать ясные очертания.

— Ну вот и славненько, — ласково сказал ОН, проводя ладонью по её щеке. — Поздравляю с возвращением. Зиночка, вколите ещё пару кубиков через часок.

— Хорошо, Илья Маркович.

ЕГО зовут Илья Маркович? Странно, успела подумать Вика, прежде чем глаза снова закрылись, и вернувшееся было сознание не погрузилось в сладостную негу…

Уже больше месяца Стас представлял себя графом Монте-Кристо, который для того, чтобы вырваться на свободу, долгие годы обломком ложки ковырял стену своей камеры. Цель, конечно, была не такой глобальной как у знаменитого узника, но ощущение, когда сверло упёрлось в толстенную ржавую арматуру, было схоже с тем, что испытал измождённый граф, уткнувшийся в непроходимую гранитную скалу. Условия работы тоже были похожи: не больше часа в день, никаких инструментов, максимальная тишина и скрытность. Стас прибегал домой из школы, отодвигал в сторону кровать и застилал пол газетой. После чего снимал со стены картину и аккуратно отгибал в сторону кусочек обоев, под которым скрывалось небольшое, толщиной в палец, отверстие. Оно было уже достаточно глубоким, сантиметров пять, но только вот стена оказалась несущая, толстенная, отлитая из прочнейшего бетона, и за тот час, который был в распоряжении Стаса, он мог пройти не больше пары миллиметров, используя лишь сверло, которое осторожно прокручивал рукой. Он боялся шуметь, потому что этажом ниже жила вредная бабка, которая постоянно докладывала его матери обо всём, что видела и слышала.