Рождение Новгородской республики - Владимир Ли

— Зачем ты, Варяжко, пошел на такое — предлагать Владимиру божий суд? Ведь и без того, по твоим же словам, сеча складывалось в вашу пользу. А если бы князь сразил тебя? Подставлял напрасно свою голову, да и врага бы отпустил поживу-поздорову! В чем же разумный довод в такой беспечности — иначе и назвать не могу?!

Глава старейшин смотрел осуждающе, хотя в тоне, с каким он произнес по сути справедливые слова, особой суровости не чувствовалось. Он как бы пытался понять подоплеку на первый взгляд безрассудного поступка. Победителю прощается многое — похоже, это правило сработало и сейчас. Росслав, Велимудр и другие важные мужи города, собравшиеся на совет в храме детинца, выслушали рассказ о битве в большинстве благодушно, со всем вниманием и не перебивая. Они уже знали о победе — весть о ней Варяжко отправил гонцом сразу после того, как противник сложил оружие. Теперь же, разузнав подробности сражения, не столь строго отнеслись к допущенным юным полководцем оплошностям, в очередной раз выигравшим важное сражение.

Похвалили вначале, но как-то сдержанно — по-видимому, ратные заслуги молодого тысяцкого восприняли, как должное, как будто иначе и не могло быть. А уж после Росслав высказал свое порицание, больше для острастки, как бы уча юного мужа своей мудрости.

Веско, не торопясь с ответом, но и не затягивая излишне, произнес:

— Отрицать опасность поединка и риск поражения не могу. Но пошел на него, чтобы сберечь жизни как нашим воинам, так и княжеского войска — думаю, они нам пригодятся уже в скором будущем. К тому же чутье мое подсказывало — дело обернется к лучшему, беды не будет. А я ему доверяю — не раз выручало, без подвоха.

Объяснение Варяжко в какой-то мере прояснило старшим мужам мотивы принятого им на поле брани решения, но вызвало у них новые вопросы, которые Росслав не замедлил задать:

— И что ты надумал делать с князем, его дружиной, всем войском? Угораздило же тебе столько народа в полон взять, теперь ломай голову — куда их девать?!

В словах главы города, а теперь и всей Северной земли, звучала не укоризна, а больше озабоченность нежданно возникшими сложностями. Похоже, он действительно не знал или сомневался — как поступить с почти пятитысячным воинством, взятым в плен. То ведь не смирные смерды, которых можно без хлопот и с выгодой продать в холопы, а бывшие вои — того и гляди, как бы не набедокурили. Прежде их отправляли на юг — в Византию или к арабам, продавать в рабство, как раз по тем землям, откуда пленные родом. Так что могли отбить по пути или те сами постарались бы сбежать в родных краях. Держать же на своих землях под надзором беспокойный народ стоило себе дороже.