Франц Антон Месмер - Стефан Цвейг

Ни о чем не судят так поверхностно, как о характере человека, а именно здесь нужно быть всего осторожнее. Ни в каких делах не склонны люди менее терпеливо дожидаться целого, а оно, собственно, и создает характер. Я всегда находил, что так называемые плохие люди выигрывают, а хорошие теряют.

Лихтенберг[1]

В продолжение целого столетия Франц Антон Месмер, этот Винкельрид[2] современной психотерапии, занимал место на позорной скамье шарлатанов и мошенников, рядом с Калиостро[3], графом Сен-Жерменом[4], Джоном Ло[5] и другими авантюристами той эпохи. Напрасно суровый одиночка среди немецких мыслителей протестует против позорного приговора университетской науки напрасно превозносит Шопенгауэр[6] месмеризм как самое содержательное, с философской точки зрения, из всех открытий, хотя бы даже оно задавало порою загадок больше, чем разрешало их. Но предрассудок труднее опровергнуть, чем какие бы то ни было суждения. Дурная слава распространяется без проверки, и вот один из наиболее добросовестных немецких исследователей, отважный и одинокий путник, шедший на свет и на блуждающие огоньки и указавший дорогу новейшей науке, прослыл двусмысленным фантастом, подозрительным мечтателем; и никто не дал себе труда проверить, сколько существенных, мирового значения перспектив возникло из его ошибок и давно уже преодоленных крайностей. Трагедия Месмера в том, что он пришел слишком рано - и слишком поздно. Эпоха, когда он выступил, именно потому, что она так величаво гордилась разумом, полностью отрешена от всякой интуиции: это (опять по Шопенгауэру) - сверхумная эпоха просвещенности. За сумеречным сознанием средневековья, благоговейным и смутно чающим, последовало поверхностное сознание энциклопедистов[7], этих всезнаек - так, по точному смыслу, следовало бы перевести это слово, - грубо-материалистическая диктатура Гольбахов[8], Ламетри[9], Кондильяков[10], которой вселенная представлялась интересным, но допускающим улучшения механизмом, а человек - всего лишь курьезным мыслящим автоматом. Полные самодовольства, - ибо они уже не сжигали ведьм, признали добрую старую Библию незамысловатой детской сказкой и вырвали у господа бога молнию при помощи Франклинова громоотвода[11], - эти просветители (и их убогие немецкие подражатели) объявили нелепыми бреднями все, чего нельзя ухватить пинцетом и вывести из тройного правила, выметая, таким образом, вместе с суеверием и малейшее зернышко мистики из прозрачной как стекло (и как стекло ломкой) вселенной своего dictionnaire philosophique