Lex talionis (Принцип талиона) - Виктория Викторовна Щабельник (Невская)

«– Ты должна быть мертва! Не стоит гневить богов…

– Честно говоря, они начали первые…»

Мертвые до востребования

Жаль, когда умирают своей смертью люди, достойные быть повешенными на первом попавшемся столбе…

(приписывают И. Сталину)

Я плакала. В последнее время такое происходило довольно часто. Там, в ледяном аду держалась из последних сил, но когда ступила на борт космического корабля, на меня нахлынуло осознание двух вещей: я свободна! И я… одна. Что я испытывала в тот момент? Радость? Возможно. Скорее всего. Ведь это чувство слишком давно меня покинуло, чтобы помнить о том, что это такое. Я знала, что должен чувствовать человек, выбравшейся из пожизненной ссылки, но сейчас во мне жило разочарование, обида и злость. Уверена, к концу нашего полета я приду в норму и стану самой собой. Я сильная. Я справлюсь.

Я резко переключила экран, транслирующий прекрасные виды Земли. Сейчас моя душа была далека от того, чтобы испытывать ностальгию. Каюта тут же наполнилась космическим мраком, кое-где вдали мерцали тусклые звезды. Глубоко вздохнув, уселась на прохладный пол, скрестив ноги, и обняв себя за плечи. Чувство одиночества медленно заполняло изнутри. Как же я устала!

Разве я этого хотела?

Ночные дежурства мы поделили с Дарком, пилотом «Южного ветра», второго корабля, который нанял Адриан Вилард в диком и необъяснимом желании вытащить меня с Утлагатуса. Необъяснимом, потому что не более полугода назад я убила его брата. Застрелила. Иногда я сама не верила, что была способна на такое. Разве нормальная влюбленная женщина, готовящаяся стать матерью смогла бы так поступить? Влюбленная в убийцу своих близких… влюбленная в человека, предавшего меня, и едва не уничтожившего там, в далеком космосе. Порой мне хотелось, чтобы наш бой закончился иначе. И не было бы обвинений, пыток, насилия и страха. Слабость? Да, конечно. Но она мне простительна, надеюсь.

– Тебе нужно отдохнуть, – и снова он. Бесшумно появился и встал позади кресла пилота. Я видела его отражение в темном экране, изредка озаряемом вспышками соседних приборов. Он смотрел на меня, а я не спешила оборачиваться. Мы были в космосе уже неделю. Неделя гиперпространственного перелета, а Адриан не оставлял попыток меня разговорить. Разумеется, на сравнительно небольшой площади пытаться избегать друг друга было бы глупо. Да и при остальной команде и пассажирах молчать или огрызаться не имело никакого смысла. В конце концов, я уже пережила один из болезненных этапов моей жизни. Хотя, как и предупреждал хаа-рашс, чувство вины давило неимоверно. Днем я держалась, ночью дежурила, а во время сна погружалась в пучину боли, вины и раскаяния. Не знаю, какое именно из этих чувств преобладало, да я и не хотела знать.