Кукольник из предместья - Василий Павлович Щепетнёв

Декабрь 1940 года в Таллине выдался на редкость солнечным — во всяком случае, для капитана Николаева. Несмотря на то что служба занимала двенадцать, а то и шестнадцать часов в сутки, он, родившийся и выросший в орловской деревеньке, был в восторге от города, от его узеньких кривых улиц, старых домов, которые выглядели лучше новых, от ощущения опрятности и чистоты, от запахов кофе и сдобы. В редкие свободные часы, гуляя по городу, он чувствовал себя рыцарем, освободившим сказочное королевство от злобного дракона.

К приезду высокого начальника из Москвы Николаев подготовился настолько хорошо, насколько это возможно: привел в образцовый порядок служебные дела, зарезервировал лучший номер в гостинице. Оставалось одно — найти подарок. Оно, конечно, служебные отношения не должны пачкаться подношениями, но личный дар от всего сердца еще никогда и никому не вредил. Тем более если подарок будет сделан не самому начальнику, а его семилетней дочке, в которой начальник души не чаял.

Подарок Николаев подобрал безупречный: куклу. Но не простенькую, из папье-маше или целлулоида, а ту, что сама по себе является произведением искусства и стоит преизрядно. На знатока кукла. А что начальник оценит подарок у знатоков, Николаев не сомневался.

Куклу — большую, с трехлетнего ребенка, — сделал старый кукольник Франц, живущий в предместье Таллина, Кадриорге. Он, этнический немец, не спешил уезжать в фатерлянд, говоря, что там вряд ли сейчас интересуются куклами. Кукольник проходил по одному из дел, расследованных капитаном Николаевым, и был оставлен «на карандаше», но зато и на свободе.

Кукла не только была потрясающе красива — она умела говорить «Ах, муттер!» и выводить перышком «С Рождеством Христовым!» на осьмушке листа, после чего посыпать написанное песочком из кукольной песочницы. Франц утверждал, что при надлежащем уходе кукла будет жить (он так и сказал «будет жить») сто лет и больше. В его собственной коллекции когда-то были куклы времен реформаторских войн, но нужда заставила распродать их.

Получив куклу, Николаев попросил мастера открыть корпус и осторожно и тщательно осмотрел ее: мало ли, вдруг внутри адская машинка. Но там были лишь шестеренки, пружинки и прочая машинерия. Успокоенный, капитан положил куклу в футляр, который тоже был произведением искусства: снаружи красное дерево, внутри черный бархат, а петли, уголки и рукоятки из фигурной бронзы. Домой футляр он вез на коленях и сам, не доверяя шоферу, занес его в квартиру, где и положил в углу за столом кабинета. Прежде тут жил какой-то профессор-националист, и мебель после него осталась реакционная — прочная и тяжелая, так что никакая случайность подарку не грозила.