Воображалы - Евгений Юрьевич Лукин

О, тайна российского празднословия! Кто разгадает тебя?

М. Е. Салтыков-Щедрин

Прочёл я однажды у Ницше о тонкой резьбе на чешуйках рептилий — настолько тонкой, что без микроскопа не различишь. Зачем она рептилиям, философ объяснить не берётся, зато утверждает, будто и у нас имеется нечто подобное, правда, в духовном смысле. Якобы все наши моральные качества представляют собой этакий, знаете, узорчик из неуловимо крохотных достоинств и недостатков. Та же, в общем, незримая резьба на чешуйках. Если она и воспринимается нами, то исключительно чутьём.

Спасибо, Фридрих, просветил! А я-то голову ломаю, ничего понять не могу! Вот, скажем, один мой знакомый: внешне опрятен, вежлив, вроде бы ничего дурного ни мне, ни кому-либо другому не сделал, однако раздражает, зараза, и всё тут! Неясно чем, но раздражает. А причина-то, выходит, в том, что, как ни старайся он выглядеть душкой, а узорчик-то на духовных чешуйках — некрасивый, отталкивающий.

Или прямо противоположный случай: мерзавец, а симпатичен (это я про своего друга Петю). Вот у него чешуйки, надо полагать, само совершенство.

Других объяснений я пока просто не вижу.

Лицо у Пети в данный момент сосредоточенное, безукоризненно серьёзное, чего никак не скажешь о физиономии его собеседника, пребывающей в разобранном или даже, если хотите, рассыпанном состоянии. Значит встретились впервые и относительно недавно. Было время, я и сам то и дело с такой физией ходил — с непривычки.

Располагаются они (в смысле — Петя со своим визави) за крайним столиком летнего кафе «Локи». Местечко уютное, насиженное, не шибко дорогое: матерчатый тент, деревянные стулья, кованая оградка и юный официант Митя, светловолосый и светлоглазый.

Вхожу под навес, подсаживаюсь за столик третьим, здороваюсь.

Петя отвечает мне благосклонным кивком, незнакомец — очумелым взором.

— Нет, но… — с запинкой говорит он, снова обращаясь к Пете. — Вы шутите, что ли?

— А вы? — любезно осведомляется тот.

— Но это доказанный факт! — вопит неизвестный (так, кстати, неизвестным и оставшийся — даже имени его не знаю). Могу лишь сказать, что мужчина в годах, дородный, хорошо одетый, мордень — значительная, солидная. Точнее, была таковой до знакомства с Петей.

С соседних столиков на нас оборачиваются, однако приятель мой по-прежнему величествен и невозмутим. Чуть откинутая голова, гордый абрис. Помнится, Марина Цветаева как-то сказала о Пастернаке, будто в профиль тот похож и на араба, и на его лошадь. Вот и Петя тоже.