Море и берег - Николай Ефремович Басистый

Поезд шел из Москвы на юг. Духота в вагоне, а окон не откроешь — пыль. Стояло жаркое лето 1938 года. Разморенные пассажиры на каждой остановке бежали к буфетам, водопроводным кранам. В основном это была довольно беззаботная публика, ехавшая на отдых к морю.

В ее глазах я, может быть, выглядел несколько странно. Не вступал в разговоры, не бегал к буфетам, подолгу стоял у окна в коридоре, молча лежал на полке. Я тоже ехал к морю, но не ожидала меня там санаторная нега. Немножко тревожило предстоящее и не давало покоя недавно пережитое.

Прошло чуть больше года, как мы отправились от причалов Севастополя на пароходе, в трюмах которого находились закупленные республиканской Испанией самолеты и оружие, а на палубе — закамуфлированные пулеметы. Мы — небольшая группа военных, одетых в штатское. Лишь немногие знали, что пароход идет в Испанию. Ее берегов он должен был достичь скрытно.

Длинный получился бы рассказ о том, как мы пересекали разные моря — Черное, Мраморное, Эгейское, Средиземное, как, миновав Босфор, перекрашивали борта и меняли конфигурацию надстроек транспорта, как выбирали курсы в стороне от больших морских дорог, как над нами кружились франкистские самолеты и мы старались ничем не выдать себя, как, наконец, все облегченно вздохнули, оказавшись под защитой кораблей испанского республиканского флота.

На этом флоте под именем Хуана Монтеро я целый год был советником командира полуфлотилии миноносцев, начальника морского штаба и командующего флотом. Походы, бои, радость побед и горечь поражений, тревожные мысли об испанском, германском и итальянском фашизме, поднимавшем в то время голову.

Возвращались из Испании через Францию. В Ленинграде трогательная встреча с семьей и друзьями, затем поездка в Москву, где в Наркомате Военно-Морского Флота решалась моя дальнейшая судьба. И вот, назначенный начальником оперативного отдела штаба Черноморского флота, я еду в Севастополь.

Что меня ждет там? Как пойдут дела, какие люди окажутся рядом?

За Бахчисараем поезд стал петлять в выемках, изгибаться на высоких насыпях, нырять в тоннели. На очередном повороте блеснуло зеркало бухты. Пассажиры бросились к окнам, послышались восторженные восклицания. В те годы, как и сейчас, наш родной Севастополь восхищал каждого, кто видел его в первый раз. Мне-то здесь все было знакомо. Но я тоже с волнением смотрел на просторную бухту, на маячивший вдалеке корабль, на крутые горы с белыми домиками по их склонам. Какое-то внутреннее чутье подсказывало, что на этот раз я надолго прибыл в Севастополь.