Невыразимая помолвка - Роберт Альберт Блох

Авис знала, что она самом деле не настолько больна, как говорил доктор Клегг. Ей было просто скучно жить. Желание смерти, возможно; впрочем, это могло быть не более чем отвращением по отношению к умным молодым людям, которые упорно обращались к ней, как «O, Белая ворона»[1].

Тем не менее сейчас ей стало лучше. Лихорадка улеглась, стала не более чем одним из белых одеял, которые покрывали ее, чем-то, что она могла отбросить в сторону легким жестом, если бы не было так приятно снова забраться в нее, свернуться калачиком в границах теплоты.

Авис улыбнулась, поняв правду — монотонность была единственной вещью, которая ее не утомляла. В конце концов, отсутствие желания было настоящей рутиной. Это скрытое, безжизненное чувство покоя казалось богатым и плодородным в сравнении. Богатое и плодородное — созидательное — чрево.

Слова связаны. Вернемся в утробу. Темная комната, теплая кровать, лежать, согнувшись пополам, в состоянии покоя, насыщенном лихорадкой…

Это было не чрево, точно; она знала. Но это напоминало ей о днях, когда она была маленькой девочкой. Просто маленькой девочкой с большими круглыми глазами, отражающими любопытство, которое лежало за ними. Просто маленькая девочка, живущая совсем одна в огромном старом доме, как сказочная принцесса в заколдованном замке.

Конечно, здесь еще жили тетя и дядя, и это был не настоящий замок, и никто не знал, что она принцесса. Кроме Марвина Мейсона.

Марвин жил рядом, и иногда он приходил играть к ней. Они поднимались в ее комнату и смотрели в окно — маленькое круглое окно, окаймленное небесами.

Марвин знал, что она настоящая принцесса, и он знал, что ее комната была башней из слоновой кости. Окно было зачарованным порталом, и когда они стояли на стуле и смотрели в него, они могли видеть мир позади неба.

Иногда у нее появлялись сомнения, честен ли Марвин Мейсон с ней и действительно ли видит мир за окном; может быть, он просто говорил то, что она желала, потому что он зациклился на ней.

Но он слушал всегда молча, пока она рассказывала ему истории о том мире. Иногда она рассказывала ему истории, которые прочитала в книгах, а иногда она брала их из своей собственной головы. Только много позже пришли сны, и она начала рассказывать ему их.

То есть она всегда начинала, но почему-то слова подбирала не совсем те. Она не всегда могла словами описать то, что видела в своих снах. Они были очень особенными, эти сны; они посещали ее только в те ночи, когда тетя Мэй уходила, окно было открыто, а в небесах не было луны. Она ложилась в постель, свернувшись калачиком, словно маленький шарик, и ждала, когда ветер проникнет через высокое круглое окно. Он приходил тихо, и она чувствовала прикосновение его пальцев на лбу и шее. Холодные, мягкие пальцы, касающиеся ее лица; успокаивающие пальцы, которые заставляли ее развернуться и растянуться, чтобы тени могли упасть на ее тело.