Тред-нан-Рон (Тюленье племя) - Фиона Маклауд

В один из дней минувшего августа, пока мы шли на лодке через Морвенский пролив (черно-зеленая гладь его оставалась недвижной, хотя Аппинские холмы темнели от туч, гонимых бурей от Круахана до Невиса), мой попутчик, уроженец Лорна, рассказал мне сказку о тюленях; даже не сказку, а обрывок старинной легенды. Среди лорнских островов, в водах Морвена между Оленьей лощиной и Лисмором, есть один невысокий песчаный островок. Зовется он, по-моему, Фалаг-мара, то есть «морской лужок»; имя уместное, потому что за его прелестными отмелями и песчаными склонами скрываются зеленые поляны, куда в свое растрепанное гнездо порой заглядывает крачка, а порою чайки да чистики слетаются насиживать яйца. Мой лорнский друг называл его Островом пикки, то есть серебристой сайды: эта рыба отменно клевала тихими вечерами у северных его берегов. Впрочем, можно было бы назвать его и Островом раковин — так много прекрасных ракушек попадалось в его мелких заливах и озерцах. А поэт, пожалуй, прозвал бы Фалаг-мару Островом голосов, потому что островок этот вечно погружен в полудрему тихих напевов, когда не содрогается от неистовой музыки ветра и волн; и еще потому, что он, как настороженное ухо моря, внимает то таинственным вздохам, летящим с сумрачных Морвенских гор, то вечному шепоту приливов и отливов Аппина, омывающих мыс острова Лисмор. В бурю он подобен арфе на ветвях истязаемых ветром деревьев: проплывая мимо него в тумане и штормовой мгле, люди слыхали, как оттуда доносятся ужасные крики и стоны нестерпимой боли.

Однако в тот тихий полдень, о котором речь, я увидала, как среди морской синевы, оттененной пурпуром, саженях в пятидесяти от нас, показалась темная голова, и заметила своему спутнику, что тюлень этот — настоящий «старик», как о них говорят, и преогромный.

— Ага, его все тут знают. Самый здоровенный секач, какого я видал по эту сторону, к западу от Джуры. Говорят, он волшебный. Так ли, нет, а он никого рядом с собой не потерпит — ни другого тюленя, ни тюленихи. Когда-то была у него подруга. Но она подплыла слишком близко к одной геоле — то бишь, к ялику, если по-английски, — где женщина сидела в лунном свете, облокотясь о борт, и играла на чужацкой штуке вроде той, что мы называем круд-сбаньдех[1]. А мужчина взял ружье и пустил тюленихе пулю в бок. Три раза она всплывала из-под воды и плакала так, что страшно было слушать: то как ребенок плачет, то как блеет овца, если отнять у ней ягненка. А секач этот бросился к ялику да так ему ударил по корме, что руль раскололся.