Остров Смертушкин - Марьяна Романова

© М. Романова, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Сезон муссонных ливней подкрался к заросшему непроходимыми джунглями острову и влажными лапами вытеснил зимнюю засуху. Мутно-зеленые волны горячего океана дробили перевернутый месяц на сотни серебристых осколков, похожих на разбитое зеркало. Джунгли предвкушали проливной дождь, тянули ветви к выцветшему тропическому небу, пели гимн приближающейся влаге многоголосым нестройным хором – крики обезьян, треск, клёкот и свист разноцветных птиц, хриплые вздохи просыпающегося болота.

Старуха с коричневым от загара лицом, круглым, как медная тарелка, осторожно шла по размытой ливнем земле, ловко пробираясь между тесно растущих деревьев. В одной ее руке была увесистая сучковатая палка, похожая на артритную руку великана – Старуха простукивала ею землю, прежде чем сделать очередной шаг. В другой – маленький, остро заточенный топорик, которым она ловко перерубала лианы, перегораживающие путь. Руки у нее были жилистые и сильные. Руки крестьянки, всю жизнь кормившейся от земли.

В невидящих глазах, подернутых мутной серой пленкой, жутковато преломлялся свет луны, и казалось, что они наполнены дымом.

Старуха ослепла почти три четверти века назад. Но и тогда, давным-давно, она уже была немолодой и сгорбленной. Бабка жила на свете столько лет, что почти ничего не помнила, кроме своей бесконечной старости, упырем присосавшейся к ее слабеющему телу.

Она очень устала. Все у нее болело – ноги, суставы, спина, желудок, сердце. Но смерти она не желала и не ждала – напротив, боялась и воспринимала ее бархатный занавес как вход в геенну огненную. Старухе было за что гореть в вечном пламени, и она боялась даже об этом думать.

Несмотря на слепоту, она отлично ориентировалась в лесу, словно у нее было обоняние зверя или встроенный компас.

Идти становилось все сложнее – теперь ноги по щиколотку вязли в илистой слякоти. Земля была такой засасывающей и цепкой, будто хотела непременно утянуть Старуху в бездонные гнилостные глубины и перемолоть в пыль в подземных огненных жерновах.

Близился конец пути.

Дерзкие ароматы ночных цветов, сочных влажных листьев, горячей скользкой земли, мускусной близости невидимого зверя стали слабее, словно их развеял океанский бриз. Над пузырящимся, поросшим жесткой осокой болотом солировал иной запах – тяжелый и тревожный до дрожи. Старуха знала запах этого болота уже полвека, но так и не смогла к нему привыкнуть.

Кто хоть раз почувствовал омерзительный запах, никогда его не забудет и ни с каким иным не перепутает. Как-то сразу можно было понять, что это запах смерти. Древний уснувший инстинкт подсказывал – неблагой запах, опасный. И кожа бугрится ледяными мурашками, и сердце раздувается, как старая жаба, заполняет собой всю грудную клетку и колотится так, что трудно дышать. Гнилостная сладость расползающейся плоти, присахаренный металл разлитой крови, страх, угасание, последняя агония надежды и равнодушие вечного небытия.