Полицейский ринг - Николай Иванович Леонов, Алексей Викторович Макеев

Гуров смотрел на жену и думал, что осень наступила в этом году вовремя и в полном соответствии со всеми признаками. Пожелтели деревья в парке, театр вернулся с каникул, и начались активные репетиции нового спектакля. И, как всегда, Мария отдает всю себя работе над новой ролью, и, как всегда, злится и сердится, потому что ей кажется, что ничего у нее не получается.

— Нет, нет, нет! — металась по квартире Маша, стискивая виски кончиками пальцев. — Не так! Все совсем не так! Это же не то! Гуров! Ну почему я такая дура, а?

— Машенька, ну что ты говоришь! — засмеялся Лев, подходя к жене, и попытался обнять ее за плечи. — Ты замечательная актриса, ты видишь образы глубже и ярче других. Поэтому в театре…

— Да перестань! — оборвала мужа Мария. — Хоть ты-то не начинай. Ты же ничегошеньки не понимаешь в этом.

— Хоть и прожил столько лет с актрисой?

— И это прискорбно. Столько лет прожил и не научился понимать, что…

— Что каждая новая роль у тебя, — перебил ее Гуров, — именно с этого и начинается. Причем из года в год. Ты даже одними и теми же словами говоришь: «Не так, все совсем не так». И еще: «Ну почему я такая дура?»

— Гуров, сядь по-хорошему, — указала Мария на диван и строго свела брови к переносице. — Мне нужны глаза зрителя, я не могу так абстрактно играть. Сядь и молчи!

Гуров послушно уселся на диван, закинул ногу на ногу и заложил за голову руки. Он приготовился терпеливо изображать зрительный зал и реагировать глазами на малейшие изменения интонаций ее голоса. И Маша снова начал свой монолог, в котором пыталась доказать собеседнику-мужчине, что любовь — это не химия, а возвышенное чувство, основанное в первую очередь на эмоциональном. Гуров не особенно любил современные пьесы и современные постановки, предпочитая классику. Но Маше этого говорить не следовало.

— Вы поймите, — убежденно заявляла героиня Маши, сжимая кулачок на груди, — что любовь — это прежде всего полет. Человек, не способный летать, не сможет так же любить. А любить и ползать по земле просто невозможно. А вы говорите, что это химия. Вот послушайте!

Вы понимаете, сколько противоречивого? Сколько от дурмана чувств в любви? Но ведь не процессов же химии в крови…

Мария снова сорвалась и стала ходить по комнате. Гуров вздохнул и почесал в задумчивости бровь. Ему было очень жалко Машу, с ее терзаниями, с ее самоедством. И ему очень хотелось ей помочь. Он улыбнулся и поднял руку, как школьник за партой: