Точка отсчёта - Борис Дмитриевич Панкин

БОРИС ПАНКИН

ТОЧКА ОТСЧЕТА

Независимо от «стажа» личного зна­комства, ты знал его, кажется, всю твою жизнь... и вообще не можешь, как ни старайся, провести грань между тем време­нем, когда известно тебе было лишь имя, творчество его, и тем, когда познакомился с ним — человеком.

И вот — не могу воспоминания о нем от­делить от размышлений. И не знаю, надо ли это делать. В конце концов насадить, как рыбу на кукан, эпизод за эпизодом на ось времени — дело нехитрое. Константин Симонов прожил долгую жизнь, он с ран­них лет находился — и в этом судьба его — в крутоверти людской, он, как магнитом, до последнего часа привлекал внимание к себе, и, наверное, не у десятка, не у сотен даже из встречавших его нашлось бы что вспомнить, о чем рассказать.

...Три стихотворения Симонова: «Жди меня...», «Не сердитесь — к лучшему...» и «Майор привез мальчишку на лафете...» — всегда стоят в его сборниках рядом и по­мечены одним годом — сорок первым. Но только недавно я узнал, что они и написа­ны были в один день. Узнал и не удивился. Мне и поныне звездными часами в жиз­ни и творчестве Симонова представляются военные годы, а звездною его тропой — стихи той поры.

Этой записи, в общем-то, немногих лич­ных встреч с писателем я не могу не пред­послать рассказа о своем, всего моего по­коления мальчишек военной поры увлече­нии Константином Симоновым, который был для нас в те военные и послевоенные годы одновременно и символом, и реально­стью, и человеком, и книгой. Книгой, стро­кой из газеты даже больше, чем живым, во плоти и крови человеком...

Сколько раз, бывало, уже в позднюю по­ру его жизни, и сам-то уже не мальчик, прогуливаясь с ним рядом по улицам ли Москвы, по окрестностям ли Тбилиси или по дорожкам больничного двора — чаще и дольше всего именно здесь,— я на мгнове­ние как бы уходил в себя, переставал слы­шать его глуховатый, с хрестоматийной — ни у кого другого такой не было — карта­винкой голос и твердил себе, что вот этот человек, с которым рядом чинно, на рав­ных беседуя, ты вышагиваешь уже второй час подряд, и есть обладатель, сущность, реалия того имени — Симонов, которое внутри тебя живет, кажется, ровно столько, сколько ты себя помнишь.

Стремительное и мстительное — в наши дни как никогда — время вносит поправки в наши чувствования и представления. Наивным и недалеким назовем мы, навер­ное, того, кто, став уже мужем взрослым и косматым, живет и руководствуется исклю­чительно впечатлениями и представления­ми тридцатилетней и более давности. Но и жалок, достоин лишь сострадания тот, для кого сегодняшнего, умудренного и отяго­щенного грузом пережитого, они, эти впе­чатления былого, ничего не значат, если он еще, не дай ему бог, и чурается их.