Загадка Некрасова - Зинаида Николаевна Гиппиус

…Что же случилось со мною?

Как разгадаю себя?..

Некрасов

З. Н. Гиппиус. Арифметика любви (1931–1939)

СПб., ООО "Издательство "Росток"", 2003

Некрасов, для людей моего поколения, — детство; самое раннее, почти младенчество. Некрасов, — без имени, конечно, — в песенках: дедушка за винтом, мурлыкающий приятно-непонятное: "разбиты все привязанности…" или тетя за роялью: "жадно глядишь на дорогу…", "молодость сгубила… два-три цветка…".

И сколько еще другого всякого пения! Это правда, что главное свойство поэзии

Некрасова — "песенность". Не напевность, о, нет! а именно песенность (лучших вещей, конечно): критика отметила ее справедливо. В песнях он тогда еще и оставался живым, да, пожалуй, в разных "крылатых" словечках и строках, которые мы слышали от "больших" и так запомнили (детская память!), что и через тридцать лет встречаем, словно старых знакомых. Но и только. Во времена моего — нашего — детства Некрасов, думается, был уже на кончине. Научившись читать, мы читали его в хрестоматиях, и даже книжки его, но читали (я и мои сверстники) не как стихи, а как рассказы. "Влас", "Коробейники", "Саша" — разве не рассказы, довольно интересные? Стихи же совсем другое. Стихи — это Лермонтов, но и какая-нибудь случайная дрянь в случайном томике, казавшаяся, по тогдашнему чувству, ближе к

Лермонтову, чем к Некрасову. Сатиры его даже меня, с моей ранней склонностью к сатирическим стихам, к эпиграмме, глубоко не интересовали.

Впрочем, говоря о Некрасове в своем — нашем — детстве, я не останавливаюсь на частностях, беру общее положение.

Когда мы подросли, когда моими сверстниками (немного старшими) оказались студенты, эти студенты были, в громадном большинстве, еще типичная, буйно-"либеральная"

(как тогда говорили) молодежь; в ней чувствовалась писаревщина, всякие "заветы", что угодно; влияния же Некрасова, непосредственного во всяком случае, совсем не замечалось. Он со своей "Музой гнева и печали" был забыт. Народовольчество искало своих форм, и дух его был далек от поэтических стенаний и умилений

Некрасова. Молодежь распевала при случае, не "Бурлаков" (которых, кстати, уже и не было), не "Укажи мне такую обитель", а разве "Есть на Волге утес…" (и чье оно, это несчастное стихотворение?). Если же, на "либеральных" вечерах, ей приходилось слушать стихи — бурно аплодировала белой бороде Плещеева (петрашевец!), его стихам "Вперед без страха и сомненья!". Пользовалось успехом и "Море"

Вейнберга, обличающее всякую "усталость и болезненную вялость".