Танцовщица Гора - Джон Норман

Я знала, что не соответствовала культурным стереотипам, предписанным мне общественной моралью. Я узнала это давно. Уже несколько лет я вынуждена была скрывать те тёмные тайны, что прятались внутри меня. Я не знаю, откуда они появились, но они были прямо противоположны всему, чему меня учили. И как мне кажется, эти тайны родились, где-то в глубинах моего я, в моей собственной природе. Часто ночью, проснувшись в холодном поту, обезумев от страха и лёжа с открытыми глазами, я плакала, пытаясь понять их сущность. И я понимала, что чувства такого характера, настолько коварные, упорные, настойчивые, неумолимые, сильные ни в коем случае нельзя выпускать наружу. Никогда. Никогда!

Да, я боролась с этими тайнами, с этим тайным знанием, с этими ожиданиями, с этими мечтами. Да, я сопротивлялась им, в соответствии с требованиями моей культуры, моего воспитания и образования, говорившими мне, какой я должна быть и как я должна вести себя. Я раз за разом пыталась изгнать из себя эти чувства, но всё было напрасно. Они безжалостно возвращались, снова и снова, ужасая меня, насмехаясь и дразня меня, разоблачая в темноте моей спальни, мои отговорки и ложь. Я металась и корчилась в своей постели, крутилась и плакала и, сжав кулаки, раз за разом выкрикивала: «Нет! Нет!». Но в конце своей борьбы я, уткнувшись головой в подушку, заливалась бессмысленными неудержимыми слезами. Неужели я могла быть настолько слабой и ужасной? Как я могла настолько отличаться от других? Я была уверена, что во всём мире не найти столь низкой особы, столь позорной и ужасной как я.

Однажды ночью я встала с кровати, подошла к туалетному столику и зажгла, стоявшую там, там маленькую свечу. Я купила эту свечу за много недель до того, вероятно, потому что глубоко во мне, глубоко внутри моего собственного я, в моём измученном уме, в моей исстрадавшейся груди и моём сердце я знала, что рано или поздно такая ночь наступит. Итак, я зажгла свечу, и стояла там, в её мерцающем свете, несколько минут, рассматривая саму себя в зеркале. Оттуда на меня смотрела темноволосая и темноглазая девушка, одетая в белую длинную, до самых пят, ночную рубашку. В то время мои волосы были длиной по плечи. Затем, не оглядываясь на зеркало, в неровном свете свечи, я прокралась к комоду, и оттуда, из-под нескольких слоев своей одежды, вытащила спрятанный небольшой лоскут алой ткани. Это был крошечное шёлковое платьице на бретельках, которое я сшила сама несколько недель назад, такое облегающее, что надев его, я лишь на ощупь, с закрытыми глазами, могла оценить, как оно на мне сидит. До сих пор я так и не осмелилась посмотреть на себя в этом. Честно говоря, это, в некотором смысле, была моя третья попытка изготовить подобный предмет одежды.