В мирах любви - Игорь Валерьевич Минаков

Сухая метель била в стекло. Трепетал язычок свечи. Тени прыгали по обоям. Аня спала, отвернувшись к стене. Светлые волосы разметались по подушке. Борису не спалось. Он сидел на постели, спустив босые ноги на ковер, и как загипнотизированный наблюдал за трепетом огненного мотылька. То непостижимое, что предстояло ему, вот уже несколько дней держало его в нервическом напряжении. Громадный груз давил на плечи – не распрямиться, не вздохнуть полной грудью. Странно было думать о том, что ни один человек в миллионном городе не подозревает, какую великую тайну носит в себе скромный приват-доцент Беляев, еще неделю назад безмятежно читавший в университете курс небесной механики. Да и сам он охотно бы счел все неудачной шуткой. Приглашение лететь в мировое пространство? Сказка, бред больного, сновидение в предутренней мгле. Миры разделяли ледяные бездны, одолеть которые под силу лишь метеорам и кометам. Борис сызмальства привык наблюдать за таинственной жизнью этих бездн – отец частенько брал его с собой на ночные наблюдения в обсерваторию. Пороша мерцающих скоплений, теплые шарики планет, выпуклый серебристый щит Луны, сверкающий хвост редкой залетной гостьи – вот и все, что удавалось разглядеть в телескопное око.

Борис не был скептиком. Он разделял воззрения некоторых астрономов, которые верили в обитателей иных миров, но все разговоры о возможной встрече с ними полагал праздной болтовней. Одно время газеты пестрели сообщениями о сенсационных открытиях американца Ловелла, который якобы обнаружил на Марсе признаки высокоразвитой цивилизации. Пулковские высоты пережили кратковременное нашествие репортеров и праздных зевак, полагающих, что ученые анахореты только лишь из чванства не хотят делиться с публикой подробностями светской жизни марсиан. Пожилые коллеги Бориса вынуждены были отрядить его для прочтения популярных лекций, дабы сбить пламя ажиотажа. Университетские аудитории, где проходили лекции, были набиты до отказа. Борис Аркадьевич Беляев даже стал на короткое время знаменитостью. И хотя он стремился всячески остудить горячие головы, намеренно излагая самые консервативные теории относительно природы Марса, достичь поставленной цели ему не удалось.

Впрочем, эти лекции принесли Борису не только недолговечную славу, но и личное счастье. Аня Добужинская сама подошла к нему после очередной лекции. Она о чем-то спрашивала вдруг покрасневшего, тридцатипятилетнего приват-доцента, но он не понимал вопроса, любуясь чистым овалом лица в ореоле пшеничных волос и сияющими синими глазами. Девушка даже рассердилась на него, за непонятливость, и Борис, холодея от мысли, что вот сейчас она повернется и навсегда растворится в толпе осаждающих кафедру студентов, заикаясь, предложил ей встретиться в кофейне «Централь», что на Невском проспекте. Против ожидания, Аня согласилась и сама назначила час. На свидание Борис явился с твердым намерением сделать удивительной девушке предложение. Правда, намерения этого он не исполнил – не хватило духу, но Аня, по ее же собственным словам, с первой минуты прониклась к застенчивому астроному доверием. Они проговорили обо всем на свете до самого закрытия кофейни, а потом долго ехали на извозчике к дому Добужинских на Петроградской стороне, любуясь осенними созвездиями, о которых Борис мог говорить часами.