Мастер дежавю - Варвара Андреевна Клюева

— Почему ты мне не сообщила?

Я пожалел о своих словах, едва они сорвались с языка. Бессмысленный вопрос, ответ на который очевиден. Мама хотела меня уберечь. Оградить сыночка от кошмара, от невыносимого бремени, легшего на ее плечи. Мне бы не упрекать ее, а в ножки поклониться, спасибо сказать за самоотверженность и заботу. Да вот беда: моя благодарность начисто растворилась в чувстве вины. Пока я плавал с океанологической экспедицией по южным морям, собирая материал для диссертации, мама два месяца бессменно дежурила в больнице у постели лежащего в коме отца, а потом еще полгода была домашней сиделкой при инвалиде, потерявшем память. И если, слушая мамин рассказ по дороге из аэропорта, я больше ужасался первому, то теперь, когда увидел виноватую улыбку отца, не узнавшего родного сына, начал догадываться, что последние полгода, пожалуй, были для матери испытанием пострашнее. Каково это — изо дня в день вглядываться в дорогие черты, скованные напряжением от чувства неловкости? Понимать, что родной человек не знает, куда деваться от твоего внимания — внимания назойливой незнакомки?

Мама прикрыла дверь кухни, где мы сидели вдвоем, и сказала тихо:

— Зачем, Андрюша? Что изменилось бы? Ты не смог бы нормально работать, рвался бы сюда, подвел бы людей, измучился сам. А чего ради? Чем бы ты помог?

— Ну… Подменял бы тебя в больнице, привез бы какие-нибудь лекарства.

— Раздобыть лекарства теперь не проблема. Только ничего нового для лечения травматической амнезии за последнее время не изобрели. А все старое мы уже перепробовали.

— И что теперь делать? Что говорят врачи?

— Советуют ждать и надеяться.

Я встал, сунул руки в карманы, прошелся туда-сюда по кухне, остановился у окна.

— Уродов-то этих хоть посадили? Тех, что сбросили лед папе на голову?

— Даже дела возбуждать не стали. Отец сам виноват: зашел за ленту ограждения, несмотря на предупреждающую табличку.

— Зачем?

Мама пожала плечами.

— Должно быть, задумался и не заметил. Ты знаешь, каким он становится рассеянным, когда обдумывает свою очередную гениальную идею… Обдумывал. Физику с математикой он тоже больше не помнит. И это, наверное, самое страшное. Если бы мне сказали, что память вернется к нему только частично, и спросили бы, чего я больше хочу: чтобы он вспомнил меня или физику, я бы выбрала физику. Без нее Леня — уже не Леня.

Когда до меня дошел смысл ее слов, я покрылся холодным потом.

— Он что, вообще не помнит физику?