Мораль святого Игнатия - Ольга Николаевна Михайлова

— Ребенок больше всего нуждается в любви и прощении именно тогда, когда его хочется выпороть, Гораций. Нам никогда не удастся воспитать людей Духа, если мы будем ругать мальчишек за его проказы и шалости.

— Верно. Но верно и то, что иные проказы, терпимые в ребёнке, могут со временем довести его до эшафота, Дюран.

Двое молодых мужчин сидели на скамье у кафедрального собора Безансона, тихо и неторопливо беседуя. Один из них, Гораций де Шалон, был уроженцем Нормандии и мало походил на француза. Синеглазый блондин с резкими, но тонкими чертами, он казался человеком Севера. Некоторые лица словно определяют себя. Этому подошёл бы мундир кавалерийского полковника, горячая лошадь и сабля наголо. От Горация де Шалона веяло странной силой — не грубой и грузной, но гибкой и молниеносной. Однако одет он был вовсе не в мундир, а в длинную чёрную рясу, точно такую же, в какую был облачён его собеседник, представлявший собой полную противоположность нормандцу.

Это был красивый южанин с умными карими глазами. С его тёмными волосами почти сливалась чёрная четырехугольная шапочка, выдававшая игнатианца. Даниэль Дюран только что был назначен преподавателем гуманитарного риторического класса иезуитской коллегии св. Франциска Ксавье в Безансоне.

Оба они в этом, 1857 году, окончили университет «Григорианум» и вступили в орден иезуитов, занимавшийся воспитанием юношества. За минувшие годы их связала дружба, основанная не столько на родстве душ, сколько на иррациональном влечении противоположностей. Гораций был склонен считать Даниэля Дюрана романтиком и мечтателем, а Дюрана его друг порой пугал жесткостью суждений. Однако Гораций де Шалон восхищался кристальной чистотой души Даниэля, а последний полагал, что более надежного человека, чем Гораций, не найти. В принципе, оба не ошибались. Ныне оба были направлены в Безансон, спокойный провинциальный французский городок в пятидесяти милях от швейцарской границы.

Надо сказать, что десятилетия эти были не лучшими для ордена. Политики в обеих палатах парламента, простаки и интеллектуалы с учеными степенями, одержимые развернувшейся в стране истерией, разоблачали «козни» иезуитов. Пресса неистовствовала, писатели кропали романы, где иезуитов не обвиняли разве что в каннибализме: они были виноваты в войне в Испании, в повышении цен на хлеб, в введении цензуры и принятии парламентом закона о святотатстве, на них списали упадок образования и снижение уровня литературы, их обвиняли в подготовке десяти тысяч лакеев-шпионов, вынюхивающих тайны хозяев и передающих их Ордену. Этого мало. Они были обвинены в дождях, заморозках и градобитии посевов. Когда в Нижней Нормандии из-за засушливой погоды начались пожары, даже их поставили в вину иезуитам. Твердили, что иезуиты — уцелевшие члены ордена тамплиеров, а высшую парижскую школу иезуитов Монруж называли цитаделью мировых заговоров. В палате депутатов устроили скандал, заметив, что стены парламента украшены «тайными иезуитскими символами». Подозрение депутатов вызвал алтарь с распятием и надписью IHS — Iesus Hominum Salvator, Иисус, Спаситель Человеческий…