Питомка Лейла - Сергей Тимофеевич Григорьев

— Согласно ли, князь, то, что мы собираемся делать, с достоинством человека! — воскликнул молодой офицер в гвардейской форме, сопровождая по нескончаемой анфиладе дворцовых покоев опекуна, одетого в придворный мундир, расшитый золотом. Грудь опекуна опоясывали широкая орденская лента, шпагу украшал бант из лиловой ленты, а сбоку висел в лентах большой золоченый ключ. Панталоны опекуна — из белого сукна, по шву оторочены золотыми позументами.

Опекун язвительно усмехнулся на замечание своего спутника, приостановился и ответил:

— О чьем именно достоинстве вы говорите, мой друг?

— Я говорю, князь, о достоинстве человека!..

— Ну да, но — это люди, — ответил опекун, поведя рукой в направлении безмолвных людей, выстроенных длинным коридором вдоль покоев. Справа стояли молодые люди, слева — девушки. И те и другие были юны, они только что покинули забавы резвого детства. Казалось, что это был маскарад, только без масок. Вот кучер в плисовой безрукавке и шляпе с павлиньим пером. Вот ремесленник, с обвязанной узким ремешком головой, чтобы не мешали работе, рассыпаясь, русые кудри. Дальше, сутулясь от привычной на голове ноши, уличный разносчик в белом фартуке и красном кушаке. Тут — испитый и навеселе тощий ткач из фабричной светелки. Там — господский лакей или казачок в сюртуке с золочеными пуговицами. Многие явились сюда принарядясь, а иные были босы и в лохмотьях… Неменьшее разнообразие открывалось в левой веренице девушек, выстроенных лицом к молодым людям. Среди девушек можно было видеть бледноликих прачек с набухшими руками утопленниц, белошвеек с исколотыми пальцами, огородниц в белых платочках и в сарафанах, с подоткнутыми по привычке подолами, портних, одетых по последней модной картинке, служанок в накрахмаленных широких ситцевых юбках, прядильщиц в платьях с узкими, плотно застегнутыми у запястья рукавами… Иные из девушек были так одеты, что, встретив ее на Кузнецком мосту или в театрах, вы ничем бы ее не отличили от барышни или от дочери гильдейского купца.

Опекун со своим молодым спутником проходили по длинному ковру, между двух рядов людей, провожаемые взглядами от угрюмой злобы, то веселой насмешки, то робкой заплаканной надежды, то затаенной гордости, то открытой бесшабашной удали…

— Это люди, — с нажимом повторил старик-опекун.