Вид на рай - Ингвар Амбьернсен

Умерла мама. Умерла просто, без трагедий. Говорю «без трагедий», хотя не уверен, можно ли так выразиться, когда речь идет о переходе человека в Великое Небытие, в Абсолютное. Но думаю, что можно. Особенно после того, как я прочитал статью в «Арбейдербладет»^>[1] о женщине из Бейрута. Ее замучили до смерти, засунув в матку крысу: хотели посмотреть, как крыса с помощью когтей и желтых зубов будет выбираться наружу. Эту смерть по праву можно назвать трагической. Моя мама заснула навеки, находясь на больничной койке в новом больничном здании и не ведая подобных мук. Правильно говорят, что все познается в сравнении. У нее в печени засел рак, обнаружили его поздно, помочь было нельзя. Врачи сказали, что, когда придет время, сделают все от них зависящее.

Она умерла одиннадцатого ноября. Не помню, какой это был день недели. Из больницы позвонили около девяти утра и сказали, чтобы я немедленно приезжал. Но когда я появился в больнице, я не застал маму в живых. Она лежала уже обмытая и прибранная. Смотрелась совсем малюсенькой, точно сделанная из воска кукла. Меня успокаивали, говорили, не стоит, дескать, огорчаться, что не попрощался; она умерла, не просыпаясь.

Потом я вышел на улицу. Накрапывал дождик. Мелкий и густой. Но ветра не было. Я шатался бесцельно по улицам в центре города, не плакал, даже не очень печалился, что, конечно, встревожило меня не на шутку. Стыдно стало. Правда, стыд был, как мимолетный укор, а вот охватившая меня пустота, признаюсь, была всеобъемлющей. Не в отрицательном смысле. Не та пустота, о которой говорят, когда желают пояснить бессмысленность бытия. Нет. Моя пустота была выражением состояния полнейшего безразличия. Быть может, я тогда о чем-то думал. Кто знает! Человек ведь всегда размышляет. На то он и человек! Я остановился перед витриной, где под стеклом висела газета «Дагбладет»[2], пробежал глазами по страницам, но текста не помню. Возможно, не читал по-настоящему, а только водил глазами.

Разрядка наступила позже, когда я пришел домой. Господи, ну конечно, я был очень привязан к маме! Не мистически, не истерически, как об этом пишут иногда в книгах или показывают в фильмах. Нет. Однако мы были вместе тридцать два года, она и я. И теперь что-то навсегда ушло из моей жизни. Своего отца я не знал. Он погиб от несчастного случая на работе за четыре недели до моего рождения. Для меня он существовал в воспоминаниях мамы, и тоска по нему проявилась, когда я стал взрослее. Захотелось иметь отца. Еще он был для меня неким мужчиной, изображенным на старых пожелтевших фотокарточках из семейного альбома, с которым рядом всегда находилась мама. Вот этот мужчина в коротких штанах до колен и гольфах из тюленьей кожи зимой 1946 года в Кикуте. Вот он стоит в темном купальном костюме с белыми полосками на боках и обнимает улыбающуюся маму летом 1950 года на острове Снар. Свадебных фотографий не было, во всяком случае у нас дома. Не знаю, почему. Еще отец был для меня призраком, нереальным существом, обитателем кладбища Вестре Акер, надежно укрытым под тяжелым, хорошо отполированным камнем. Мама представляла женщину, ушедшую в себя и захватившую меня в свой мир. Она была единственным в семье ребенком. Я был ее единственным ребенком. Так мы и жили вместе, без родственников и без родственных посещений.