Гильотина для Фани - Сергей Афанасьевич Решетов

Пожелание читателю (вместо эпиграфа)

Москва, 1963 год.

Подмосковье. Посёлок писателей

Каждое утро поселковые мальчишки развлекали себя тем, что прилипали к дырам в зелёном, покосившемся от времени заборе соседа-старика, у которого, как говорили старшие, «не все дома». Они ждали выхода во двор «чокнутого» и его страшного пса. Пустые консервные банки на верёвочках уже были развешены по забору, оставалось только дождаться появления главных действующих лиц.

Как только пёс вставал на задние лапы и облизывал макушку хозяина, пацаны с воем и гиканьем начинали дёргать за верёвку. Банки громыхали, а пёс лаял и носился, как одержимый, вдоль забора. О старике в посёлке говорили разное, но все сходились на том, что он бывшая «шишка», может быть, даже и генерал, поскольку каждую неделю чёрная «Волга» привозила ему продукты.

Старик ни с кем не общался, гостей не привечал, и жил бобылём. Но свет в его кабинете, порой, горел до утра. И в чём-то проницательный местный народ был прав.

В последние годы генерал страдал бессонницей, его мучили галлюцинации и ночные кошмары. В поликлинике ЦК ему выписали целую гору таблеток, которые он сначала, по старой привычке, заменял доброй рюмкой коньяка на ночь. Но с годами понял, что врачи всё-таки правы. Не правы они были, по его мнению, только в одном, когда после обследования у психиатра дали заключении: «Маниакально депрессивный психоз…. как следствие психологического переутомления за годы службы и многолетнего стресса».

Семёнов знал, откуда «растут ноги» этого диагноза. Партийное руководство было разочаровано негативным мнением генерала о проведении, например, фестиваля молодёжи в Москве, XX съездом партии, а его реплика: «Мы в Архангельской области сажали кого надо, а они сажают кукурузу», – стала хитом в кулуарах власти и, судя по всему, той самой последней каплей. Поэтому рапорт об увольнении ему подписали, как говорится, «не глядя». За генералом оставили служебную «Волгу», пайки, поликлинику и невероятно большую по тем временам пенсию, наверное, для того, чтобы меньше разговаривал. И, напрочь забыли о существовании Героя Советского Союза.

Теперь галлюцинации редко тревожили опального генерала, лишь приходили ему видения из полуголодного, дореволюционного детства – побои отца и похороны матери, это он помнил хорошо. Однако чаще всего ему снилась фигура человека в цилиндре и длинном дорогом сюртуке. Опираясь на трость, он медленно, словно призрак, исчезал в предутреннем, густом петербургском тумане, будто и не существовал вовсе. Но бумажка в руках мальчишки, на которой был каллиграфическим подчерком написан какой-то адрес, говорила: это не мираж и не привидение, а реальный человек. В чём он и убедился, найдя указанный в записке дом. На его фасаде была не очень заметная, скромным шрифтом обозначенная надпись: «ОХРАННОЕ ОТДЕЛЕНИЕ».