Ночь на рождество Христово. Русская повесть девятнадцатого столетия - Виссарион Григорьевич Белинский

Еще новый роман, и вдобавок роман девятнадцатого столетия! Еще новый романист, новый рыцарь, выезжающий на литературное поприще с белым щитом. Soyez bien venu, beau chevalier!..[1] Ну, как не скажешь с остроумным Марлинским, что по сочинителей у нас не клич кликать: стоит крякнуть да денежкой брякнуть, так налетит их полторы тьмы с потемками?{1} Каков же этот роман, что приобрела в нем наша литература? спросят нас читатели, еще не успевшие насладиться сим новым произведением. Нетрудно отвечать на вопрос: двух слов было бы слишком достаточно для этого. Но мы хотим сказать кое-что побольше, сколько потому, что появление этого романа, прочитанного нами по обязанности, пробудило в нас с новою силою давно уснувшие мысли и чувствования, столько и потому, что мы часто слышим жалобы читателей на бедность библиографического отделения в «Молве».

Сколько говорили уже, что в литературном отношении наш век есть век романа, ибо-де все пишут романы и все читают романы. Это, однако, по зрелом размышлении, оказывается справедливым только отчасти. Правда: ныне гораздо более пишется романов, чем прежде; но это отнюдь не мешает процветать драме и даже лире. Посмотрите, например, на французскую литературу: Гюго – роман, драма и лира; Дюма – роман и драма; Делавинь – драма и лира; Альфред де Виньи – роман и лира; Ламартин и Барбье – лира, и пр. и пр. Отчего же у нас, за исключением нашего Шекспира-Байрона-Кукольника, всё роман да роман?

Что такое подражание? Гений создает оригинально, самобытно, то есть воспроизводит явления жизни в образах новых, никому не доступных и никем не подозреваемых; талант читает его произведения, упояется, проникается ими, живет в них; эти образы преследуют его, не дают ему покоя, и вот он берется за перо, и вот его творение более или менее делается отголоском творения гения, носит на себе явные следы его влияния, хотя и не лишено собственных красот. Но в сем случае талант не хотел и не думал подражать: он только заплатил невольную дань удивления и восторга гению, он только был увлечен тяготением его силы, как увлекается спутник тяготением планет. Сколько творений, прекрасных и плохих, произвели на свет «Разбойники» Шиллера, между тем как сам великий их творец признавал над собою могущество другого, более великого творца?{2} Сколько поэм родили поэмы Байрона? Подражатели такого рода по большей части бывают вместе и творцами и, в свою очередь, увлекают за собою таланты, которые ниже их. Но есть еще особенного рода