Ранним утром, усевшись на припеке, императорский вольноотпущенник Аркадий надвинул на лоб шляпу из рыбьей чешуи и принялся за свой завтрак — маслины с красным вином. Поглощая их, он не спускал глаз с котят, что гонялись за бабочками в тени ближайшего дерева, а также со старика, сидевшего напротив. Старик непрерывно взбадривал себя уксусом и злым красным перцем из висевшей у него на шее связки. Под плащом явственно проступал его огромный член, похожий на свернувшуюся в песке змею. Аркадий напрасно силился вспомнить, как зовут старца.
Имена людей подобны блохам, подумал Аркадий и, выплюнув косточку маслины, вернулся к своему занятию. Он учился у старика читать. «Inter os et offam multa accidere possunt», — читал Аркадий надпись на глиняном светильнике. На светильнике была вылеплена женщина, лежавшая на мужчине. Ноги любовника покоились у нее на плечах, сама же она уткнулась лицом в его живот. Чтобы лучше уразуметь надпись, Аркадий перевел ее на греческий: «Всякое может случиться, пока несешь кусок ко рту». Юноша давно уже читал по-гречески, а теперь учился читать по-латыни. Плащ на нем был тонкий, словно подбитый водой Наисуса, а сам он был еще настолько молод, что в запасе у него был всего один год тревожных снов, два любовника и только одна любовница, ученье давалось ему легко, и он очень скоро научился писать, а уж потом читать. Вначале он перерисовывал буквы, не понимая, что они значат, но теперь мог и читать по складам. Он читал подряд все, что только можно было прочесть. Начав с чтения по складам надписей вроде «Agili», «Atimeti», «Fortis» или «Lucivus», оттиснутых клеймом на масляных светильниках, он, словно вырвавшись в открытое море, продолжал затем складывать надписи, украшавшие каменные пороги и треножники, стены домов и храмов, надгробные камни, подсвечники и мечи, перстни и посохи; он читал написанное на дверных косяках и печатях, на стенах и колоннах, на столах и стульях, в амфитеатрах, на тронах и на щитах, на умывальниках и в купальнях, на подносах, за занавесями и в складках одежды, на стеклянных чашах, на мраморе театральных сидений и на знаменах, на донышках тарелок, на сундуках и под кольчугами, на медальонах и под бюстами именитых граждан, на гребнях и пряжках, внутри ступок и котлов; он прочитывал надписи на шпильках и лезвиях ножей, на солнечных часах, на вазах, поясах и шлемах, на песке и в воде, в птичьем полете и в своих снах. Но особенно — на замках и ключах. Ибо у Аркадия была тайная страсть: он любил красивые ключи. Попадался ли ключ, отпиравший сундук или городские ворота, старый висячий замок или храм, Аркадий умел потихоньку сделать восковой оттиск, а потом отлить копию ключа в металле. Он вообще любил и умел работать с расплавленным металлом. Ему сразу вспоминалось детство, проведенное в окрестностях большого рудника, где ковали монеты с надписью Aeliana Pincensia. Время от времени Аркадию попадались старые, давно вышедшие из употребления ключи — ключи-вдовцы, ключи, отлученные от своих скважин. Для них он отливал или выковывал новые ручки, придавая им форму звездочек, роз или человеческих лиц. Особенно он любил приделывать к своим ключам монетки с изображением императора Филиппа Арабского или еще какого-нибудь правителя, на оборотной стороне которых угадывалось женское лицо с надписью «Abundantia» или «Fortuna». Поглядев на изделия своего ученика, учитель однажды сказал ему: — Если идти довольно долго на север, дойдешь до поймы реки, которая называется Данувиос или Истр. Там ты найдешь Виминациум, а в нем — императорский монетный двор. И ты увидишь, как там в мастерских куют медные деньги. — Что такое север? — спросил Аркадий. — Это когда в пути солнце греет сначала одно ухо, а потом другое. До самого вечера Аркадий ни разу не вспомнил о словах наставника. Тогда старец изрек следующее: «Благо тому, кто приглашен на пир по случаю свадьбы бараньей…» При этих словах Аркадий ощутил, что время вокруг него расширяется с головокружительной быстротой, и с той же быстротой он начал удаляться от самого себя. Без малейших колебаний он покинул Медиану, где жил до тех пор, оставив на произвол судьбы и свой дом с колодцем, где всегда была осень, и свою обезьянку, которая умела играть в кости и выигрывать. Уходя, он не успел спросить учителя, как же его все-таки зовут. С собой он взял только связку ключей и шляпу из рыбьей чешуи, подаренную ему старцем.
