Без права на трагедию - Вадим Ильич Баранов

Вадим Баранов

Без права на трагедию

О современных спорах вокруг Максима Горького

Сатисфакция

СТРЕЛЬБА ПО МИШЕНИ

В ПОСЛЕДНИЕ годы имя Горького стало одной из любимых мишеней для людей, увлеченных борьбой с тоталитаризмом. В борьбе этой теряются ориентиры - их заменяют идеологические клише с противоположными знаками: плюс на минус. "А.М. Горький умер сам или его отравили? - Шестидесятилетие мрачной мистификации" - так называлась статья В.Тополянского в "ЛГ" от 12.06.96.

Итак; умер сам или отравили? Драматизм всяких там духовных исканий писателя, его судьба в условиях тоталитарного режима автора совершенно не интересуют. Львиная доля энергии отдана сбору и изложению медицинских материалов о том, когда и чем болел несчастный Горький в течение всей своей жизни. Картина складывается столь внушительная, что у читателя может создаться впечатление, будто Горький больше ничем и не занимался. (Совсем как в анекдоте: "И кто был ваш папа? - Мой папа был чахоточный. - Нет, чем он занимался? - Он кашлял. - Но с этого ж не проживешь! - Он таки умер...")

Уж не мистификацией ли является то, что работал писатель по десять часов в день, писал множество писем (вряд ли кто другой в мире написал столько), прочитал лично и отредактировал море рукописей, порой даже того и не заслуживающих, был главой многих журналов и издательств... Все это помимо собственно художественного творчества.

Впрочем, несколько абзацев у В.Тополянского отводится и характеристике общественной позиции Горького, тщательно собирается воистину мрачный негатив, в деятельности писателя не видится не только каких-либо просветов, но даже и противоречий, свидетельствующих о попытках преодоления собственных ошибок (а они, конечно же, были). Таким образом воскрешается отвергнутая современным отечественным и зарубежным литературоведением явно тенденциозная, односторонне осудительная характеристика Горького ("и не думал выступать против репрессий", "кормился информацией из рук новых друзей-чекистов", "стал советским вельможей", "верным сподвижником Сталина", "литературный генерал Горький" отличался "злопамятством" и т.д.).

Безотказно срабатывает при этом технология дилетантизма. К примеру, "синьором" Горького наш автор называет, ссылаясь на Роллана. Но если не вырывать словечко из контекста, а прочитать московский дневник французского друга Горького целиком, то невозможно не увидеть: портрет писателя исполнен сочувствия и боли за него, выглядит здесь Горький как фигура трагическая. О трагедии "океанического человека" (Борис Пастернак) говорили люди, подходившие к нему с прямо противоположных позиций: от его западного друга Стефана Цвейга до последовательного оппонента эмигрантки Екатерины Кусковой, озаглавившей свою статью недвусмысленно - "Трагедия Максима Горького".