Превосходство Борна - Роберт Ладлэм

Коулун.[1] Врезавшийся в океан густонаселенный окраинный участок Китая, связанный с севером лишь духом своим, глубоко пронизывающим самую атмосферу этого полуострова и проникающим в потаеннейшие уголки человеческих душ вопреки несуразным, произвольно проведенным политиками границам. Здесь встречаются суша и море, и человек сам распоряжается ими — по собственной воле и полностью пренебрегая такими ставшими тут абстрактными понятиями, как свобода, никому ничего не дающая, или запреты, обойти которые — сущий пустяк. Первейший объект заботы людской — вечно пустой желудок. Пустой и у женщин и у детей. Ну а то, что не связано непосредственно с борьбой за выживание, — бессмысленно, словно навоз на бесплодной земле.

Солнце садилось. Пелена сумерек все плотнее окутывала Коулун и остров Гонконг — по ту сторону гавани Виктория. Только что, при свете дня, жизнь повсюду била ключом. Теперь же все реже слышались выкрики уличных торговцев «айяс!», а деловые переговоры, ведшиеся чинно на престижных верхних этажах холодных, величественных небоскребов из стекла и стали, четко вырисовывавшихся на фоне простершегося над колонией неба, завершались кивками, поклонами и безмолвными улыбками, долженствующими выражать взаимную удовлетворенность. О приближении ночи свидетельствовали и пробивавшиеся на западе сквозь разрывы в облаках оранжевые лучи неугомонного светила, никак не желавшего отдавать этот край во власть тьмы.

Скоро мрак затянет все небо. Но не ширь поднебесную. Внизу, где и море и суша издавна служили ареной междоусобиц и борьбы за существование, яркие огни рукотворные отгонят прочь мглу. И начнется неумолчный ночной карнавал. С игрищами, от коих следовало бы отказаться еще на заре человечества. Но человека-то в подлинном смысле данного слова и не было в то время, так что кто совершил бы такое? И кого вообще волновал сей вопрос? Тем более что смерть в ту пору товаром пока не стала.

Небольшой катер с мощным, не по размерам суденышка двигателем промчался через пролив Ламма и, следуя параллельно береговой линии, направился к гавани. Для стороннего наблюдателя это был всего-навсего «сяо ван джю» — своего рода вещичка, доставшаяся старшему сыну в наследство от отца-рыбака, некогда человека бедного, которому подфартило внезапно: то ли фортуна улыбнулась ему взбалмошной ночью в игорном доме — «мах-джонге», то ли повезло ему в сделках с гашишем из Золотого треугольника или с контрабандными драгоценностями из Макао