В монументной лавке - Николай Александрович Лейкин

В монументную лавку входит, переваливаясь с ноги на ногу, пожилая и рыхлая купчиха в ковровом платке и в шелковой косынке на голове. Уши поверх косынки завязаны белым носовым платком. Ее сопровождает старуха в черном суконном платье. Голова повязана таким же платком концами назад. В руках ридикюль. Их встречает приказчик.

— Ух! — говорит купчиха. — Смучилась вся. Дайте сесть.

— Сядьте, матушка, Василиса Савельевна, сядьте вот тут на лавочку, — суетится около нее старуха.

Купчиха садится.

— Раскисла, совсем раскисла! — продолжает она. — В пятках свербление, в глазах мелькание, под коленками трясение и сердце не в себе.

— Что прикажете, сударыня? — вопросительно наклонился к ней приказчик, опираясь одной рукой на стол.

— Да погоди, молодец! Ну, что ты к душе-то пристаешь? Дай ей отдышаться! — обрывает его старуха. — В монуметную лавку пришли, так уж, знамо, тешки осетровой под хреном не спросим. Памятничек бы мне новопреставленному супругу… Только какой получше.

— Монумент-с? Можно. Я вот вам сейчас рисунки покажу. Во вкусе рококо, в готическом стиле.

— Нет, нет. Какой монумент! Он ведь у меня православный был, а не немец. Просто памятник. Зачем ему монумент?

— В таком разе, может, плиту желаете или гранитную глыбу?

— Да что ты тараторишь-то! — снова перебила приказчика старуха. — Ты товар показывай. Ну, где ж это видано, чтоб под плитой лежал купец? Ты купеческий памятник кажи.

— Извольте-с, можно и купеческий. Купцы вот больше под такими серыми мраморами любят ложиться, — стукнул он по памятнику. — Урну на него можно с ангелом поставить.

— А что это за урна такая? — спросила купчиха.

— Ваза-с, в которую ангельские слезы капают.

— Ну вот! Еще, пожалуй, иные за рюмку примут. Скажут: нашла чем помянуть! Покойник у меня, не тем будь помянут, тоже любил насчет винного-то малодушества…

— Помилуйте, сударыня, рюмка маленький предмет, а тут большой сосуд. Это и не похоже.

— Ничего не значит. Он всегда из большого сосуда и пил.

— Коли так — два горящих факела крест-накрест прикажите.

— Что ты, что ты! — вскинулась на приказчика купчиха. — Того и гляди за поджигателя примут. У него два раза лавка горела.

Приказчик развел руками.

— Ежели уж не то и не другое, то позвольте трубу и опрокинутую чашу изобразить, — сказал он.

— Ты опять с чашей! Говорят тебе, что от чаши-то он и Богу душу отдал. Раз даже в окошко выпрыгнуть порывался. Тем и спасли, что за халат ухватили. А труба ему уж и совсем не идет. Он купец был, а не музыкант.