Апрель! Апрель! - Русе Лагеркранц

Иногда Самюэль Элиас Якобссон спрашивает себя: задумываются ли когда-нибудь его мама и папа над тем, что у них родился именно он? Ведь у них в тот раз мог родиться кто-то совсем другой!

Взять, например, дни, когда мама работает вечером и папа тоже. Тут они начисто забывают, что он не любит оставаться один дома. Мама стоит в коридоре, повязывая голову платком, и говорит:

— Сегодня я постараюсь вернуться не очень поздно. Ты посмотри телевизор и выпей лимонада, потом ложись спать!

И она целует его в щеку. А так как он не хочет глядеть ей в глаза, упорно смотрит в пол, она садится на корточки в пальто и в сапогах, с полной сумкой всевозможных бумаг и заглядывает ему в глаза снизу. У мамы светло-серые глаза с черной точечкой посередине, как у всех людей; иногда эта точечка большая, иногда маленькая. Неужели она забыла, что как раз он не любит смотреть телевизор, когда ее нет дома? Мама глядит на него так, словно спрашивает: «Как ты мог подумать, что я способна об этом забыть?» Но это только его догадка, потому что вслух она ничего не говорит. Так ведь и он ей ничего не сказал и ни за что не скажет. Она молча обнимает его, сидя на корточках, потом вскакивает и, размахивая бумагами, мчится вниз к папе, который ждет ее в машине. Напоследок один разок оборачивается.

— Запри дверь как следует! — кричит она.

Когда мама исчезает и шаги ее в коридоре смолкают, Самюэль Элиас Якобссон смотрит телевизор и пьет лимонад. Потом ложится спать. В девять часов гасит свет, как обещал. Забирается под одеяло и зажмуривает глаза. В три минуты десятого он убирает под одеяло голову, чтобы нос не торчал наружу. Так оно вернее, когда ты один дома. Потом лезет под одеяло еще глубже — на тот случай, если нагрянет какое-нибудь чудовище. Какому чудовищу придет на ум заглянуть в изножье кровати, если на подушке нет головы? Там, в изножье, лежит фонарик, и журнал с картинками, и неполная бутылка лимонада, оставшаяся со вчерашнего дня. Включив фонарик, Самюэль Элиас отыскивает самое главное — тетрадь для записи тайн и секретов и карандаш, который он основательно изгрыз, размышляя, что бы такое секретное записать.

Самюэль Элиас лежит под одеялом и отхлебывает лимонад. В норке между простынями тесновато, зато никакие чудовища не доберутся. Он грызет карандаш, листает журнальчик и старается припомнить что-нибудь секретное. Пока что в тетради нет ни одного секрета, пусто, все страницы чистые. Наскучив грызть карандаш, Самюэль Элиас пишет: