Святая - Синтия Хэнд

Для моей мамы Кэрол

Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери,

тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы,

и брали их себе в жены, какую кто избрал.

Ветхий Завет 6:1-2

Мне грустно во сне. Это чувство перекрывает все остальные. Ужасная скорбь душит меня, застилает глаза, делает мои ноги неподъемными, когда я иду среди высокой травы. Я поднимаюсь вверх по склону вдоль сосен. Это не тот холм из моих видений. Здесь нет лесного пожара, и раньше я здесь не бывала. Это что-то новое. Небо над головой безоблачное – чистое и голубое. Светит солнце. Птицы поют. Теплый ветерок покачивает деревья.

Черное Крыло должен быть где-то поблизости, очень близко, если силу скорби можно использовать как индикатор. В этот момент я вижу брата, идущего рядом. На нем костюм: черный пиджак, темно-серая рубашка на пуговицах, блестящие туфли и серебристый полосатый галстук. Он смотрит прямо перед собой, его челюсть напряжена от гнева или чего-то еще, чему я не могу подобрать название.

- Джеффри, - шепчу я.

- Давай просто пройдем через это, - говорит мой брат, даже не взглянув на меня. Хотелось бы знать, о чем он.

Затем кто-то очень знакомо берет меня за руку: жар его кожи, то, как тонкие, но мужественные пальцы переплетаются с моими. Руки, как у хирурга, однажды пришло мне в голову. Руки Кристиана. Дыхание перехватывает. Я не должна позволять ему держать себя за руку, не сейчас, не после всего, но я не отстраняюсь. Поднимаю глаза вдоль рукава его пиджака к лицу, к его серьезным зеленым глазам с золотистыми крапинками. И на мгновение скорбь притупляется.

- Ты выдержишь, - шепчет он у меня в голове.

«Блюбелл» больше не голубой. Огонь превратил автомобиль Такера «Шевроле ЛУВ» 1978 года в смесь черного, серого и ржаво-оранжвого, стекла разбились от жары, шины пропали, салон же забит тошнотворно-черными металлом, расплавившимися пластмассой приборной доски и обивкой. Глядя на это, сложно поверить, что еще пару недель назад моим любимым занятием было кататься в этом старом фургоне с опущенными стеклами, позволяя пальцам скользить по воздуху, украдкой бросать взгляд на Такера просто потому, что мне нравилось смотреть на него. Здесь все и случилось, на этих потрепанных, пахнущих плесенью сиденьях. Здесь я влюбилась.

А теперь все сгорело.

Такер смотрит на то, что осталось от «Блюбелл» с горечью в темно-голубых глазах, одна его рука лежит на опаленной крыше, словно он говорит свое последнее «прости». Я беру его другую руку. С тех пор, как мы пришли сюда, он был не разговорчив. Мы провели день, гуляя по сгоревшей части леса в поисках Мидаса - лошади Такера. Часть меня думала, что это плохая идея, возвращаться сюда на поиски, но когда Такер попросил меня подвезти его, я согласилась. Понимаю, он любил Мидаса не только потому, что этот конь был чемпионом в родео, а потому, что Такер присутствовал при его рождении, видел его первые неуверенные шаги, обкатывал и тренировал его, они вместе проехали почти все дороги в Титон Каунти. Он хочет знать, что с ним случилось. Окончательно.