Вынужденные воспоминания - Владимир Николаевич Крупин

Владимир Крупин

Вынужденные воспоминания

Селезнев не видел во мне писателя. Он ничего у меня не читал. Его же авторитет для меня был очень высок, и я просил своего редактора Ларису Алексееву отдать мою рукопись на рецензию именно Юрию Селезневу. Крайне занятый, он держал ее у себя больше года. В издательстве это было истолковано как отрицательный отзыв, и книгу мою выкинули из планов. Никакой обиды у меня не было. Я же не смел его спросить, понравилось или нет, прочел или нет. Значит, не понравилось. Правильно, надо писать лучше.

К тому времени в "Новом мире" вышла повесть "Живая вода". Она не выходила со времени написания семь лет, да и вышла в совершенно кастрированном виде. Никакой радости от публикации у меня не было, но о повести говорили, как-то резко стали переводить на языки, и учитель мой тогдашний Владимир Тендряков сказал: "Ты о себе заявил. Теперь тебе надо писать что-то серьезное". А у меня давно был замысел и наброски романа "Спасение погибших", и вот я решил за него сесть. Но меня очень тормозила груда дневников, записей, всяких отрывков из обрывков, жизненные наблюдения, встречи -- словом, порода. Это у меня было с детства -- все записывать. Это теперь я выкидываю ручку, если обнаруживаю ее в кармане, а тогда все казалось важным.

Я собирался поехать в Вятку и решил: а возьму-ка я всю эту макулатуру с собой и ее рассортирую. Все, что подойдет к роману, -- в одну сторону, все, что попроще, -- свалю в какие-нибудь сельские зарисовки, остальное -- в печку. Я приехал к родителям, мама в больнице, осень, дожди. Сижу фильтрую. Пошел звонить жене. "Ты раньше не звонил, -- сказала она, -- а писал каждый день". -- "Что же я напишу? осень, грязь, трактора тонут, школьников с третьего класса гонят на уборку, машины с гнилой картошкой гонят на спиртзавод... Об этом писать?" -- "Да-да, напиши".

Я сел и написал. Почта работала хорошо, через три дня позвонил, ей понравилось. Тогда я перестал писать письма, а использовал форму эпистолярного жанра как раз для того, во что можно было сливать то, что жалко было выбросить из привезенных заготовок.

Так длинно объясняю, чтоб стало понятно, что я совершенно наплевательски относился к "Сороковому дню". Хотя, конечно, к форме писем еще придумал такую окольцовку, что это не сам я пишу, а писал мой умерший друг и вот его письма отдала мне его жена. Я даже не от руки писал, а прямо шпарил на машинке. Я же разгребал дорогу к роману.