Радужные огоньки - Димитрио Мардини

Он шепчет.

И шепчет.

И шепчет.

Растекаясь, разбиваясь мутными вонючими каплями, шёпот ползёт над полом, извиваясь и хрипя.

Он шепчет, совсем как те вверху и те — внизу, потому что первые подохли, а вторые выжрали его душу. И теперь я знаю, что он тоже мертв. Лежит там, запрокинув голову так, что прутья решётки сжимают виски и считает трещинки в потолке: «Раз, два… три». Считает, водя из стороны в сторону высохшими глазами — я почти вижу это, а он, конечно, видит меня. Мы с ним похожи, и потому он плачет — иногда, если сорвавшаяся с влажного потолка капля, проползя со скоростью замерзающего червяка по трещинке, упадёт в его высохший глаз и соскользнёт вниз… и я знаю, что он хочет плакать чаще, потому что только я слышу его захлёбывающийся, омерзительный шёпот, нервными туманными осколками ползущий к моей решётке.

Смрадный туман поднимается от моря до вершин гнилозубых башен — это было сегодня? Или завтра? Он несёт с собой запахи и вкусы — пережженного печенья, которое готовила мне вечером мама и топкой земли, медленно, с чавканьем и стонами пережёвывающей крепостные камни. Мне кажется, что я хохочу над её мучениями, и даже губы слегка раздвигаются, сильнее обнажая кровоточащие от голода дёсны.

Высунув кончик языка и прикусив его, пытаюсь почувствовать боль — иначе у меня не получится узнать, каково это — обгладывать камни. И ещё нужно чавкать, да, но влаги во рту уже не осталось. Поднявшись на четвереньки, я, шатаясь, поворачиваюсь к стене и вожу по ней языком, оставляя серые полоски, такие ровные и колючие — там, где слизываю и размазываю коричневую маслянистую влагу, которой потеют каменные плиты.

Застываю, поражённый неожиданной мыслью — а вдруг я лижу его шёпот? Он тогда вползёт внутрь, и я тоже зашепчу, и перестану видеть огоньки! Когда он ещё не считал трещинки, то говорил, что не видит их, а я орал на него, что это глупо, бессмысленно, что все видят огоньки, только надо нажать на глаза так, чтобы было больно. Я и сейчас часто ору ему это, когда бесконечное «Раз, два… три» мешает мне стирать кожу с пальцев, чтобы этот кретин своими глазами посмотрел, какие у меня синие кости!

Кажется, шёпот стал громче? Т-с-с…

Дёргаясь, как полудохлая крыса, когда разгрызаешь ей лапы, укладываюсь лицом вниз, поворошив подстилку, и начинаю тихо петь колыбельную, которую так любил в детстве, отчаянно моля эту песенку — пусть я ещё раз увижу радужные огоньки! Только один, последний раз, ну пожалуйста!