Без утайки - Сергей Федорович Чевгун

В двадцатом, скажем, году Григорий Иванович упал с лошади и пролежал на зеленой траве почти всю атаку на барона Врангеля. Но оклемался, снова вдел героическую ногу в стремя, и не вынимал ее аж до самого Перекопа.

Поздним вечером, когда Григорий Иванович стирал портянки в гнилом белогвардейском Сиваше, подошел героический комдив-2 и сел рядом на бревнышке, поставив шашку с серебряной рукоятью меж кривых кавалерийских сапог.

— Душно мне что-то, Гриша. Я так мыслю, непременно к дождю, — задумчиво сказал комдив, не отрывая зоркого взгляда от золотопогонных укреплений по ту сторону залива. — На дождь я особенно лютый. Могу и рубануть невзначай. Особенно ежели кто на травке прохлаждаться будет!

Поднялся и пошел к лошадям, оставив Григория Ивановича в большом стыде и огромном желании утонуть в Сиваше вместе с портянками.

Не утонул пристыженный боец лишь потому, что в эту ночь славный комдив переправился на ту сторону залива и обратно уже не вернулся. Не захотел революционных шаровар по второму разу мочить, и повел свой отряд из Крыма другой дорогой. За что был срочно вызван в РВС и быстренько расстрелян на станции Вапнярка, в двух шагах от штабного вагона. А Григорию Ивановичу, как вовремя разглядевшему в голове отряда скрытую контру, сам товарищ Буденный вручил именной маузер с табличкой: «Полковнику Антюхееву за храбрость и мужество в борьбе против красных бандитов. Генерал Шкуро».

— Машинка отменная, сама в кого надо пуляет. Только заряжать не забывай, — сказал Буденный, улыбаясь в знаменитые усы с картины художника Чашникова. — А на табличку внимания не обращай, не успели с трофея сковырнуть. Сам потом ее снимешь, как время будет!

Табличку Григорий Иванович снял в тот же вечер, но и усы не забыл. И когда в двадцать девятом на конных скачках в Пятигорске разглядел их среди военных, подошел и храбро заговорил про штабной вагон и Вапнярку.

— А ты, друг, вообще, кто такой, чтобы исторической личности мешать делать ставки в очередном заезде? — возмутился один из военных в строевой шинели, но Буденный шинель оборвал, не желая отдавать бойца в обиду:

— Ты свои бронетанковые закваски брось, — сказал он шинели. — Видишь, красные конники встретились? Ну и …отойди слегка, не мешай. Вон, пивка в холодке попей…

Отвел Григория Ивановича в штабной автомобиль и долго-долго говорил с ним о Сиваше и Перекопе.

Про Сиваш Григорий Иванович выложил все без утайки, даже портянки не забыл, а военного с заквасками на всякий случай запомнил. И восемь лет носил в своем пролетарском сознании это неприятное воспоминание, пока сама История не дала ему нужный политический ход. Аккурат в тридцать седьмом в Колонном зале товарищ Вышинский подал Григорию Ивановичу знак, обмахнувшись газеткой. И бывший красный боец Григорий Иванович знак свыше не пропустил.