Духи Великой Реки - Грегори Киз

Гхэ погрузил клинок в живот бледнолицего и увидел, как странные серые глаза широко раскрылись от боли, затем сузились с выражением мерзкого удовлетворения. Он рванул меч из раны и в ту же долю секунды осознал свою ошибку. Оружие врага, равнодушное к гибели хозяина, обрушилось на его незащищенную шею.

«Ли, вспоминай обо мне с добротой», — только и успел подумать Гхэ, прежде чем его голова скатилась в грязную воду. Но в это кратчайшее мгновение ему показалось, что он видит что-то странное: колонну пламени, вставшую из жидкой грязи над Хизи. Затем нечто неумолимое проглотило его.

Смерть проглотила Гхэ, он попал в ее брюхо. Во влажной тьме его подхватил вихрь, а последний сверкающий, как осколки льда, удар все рассекал его шею, снова, и снова, и снова; боль трепетала в нем, словно крылышки колибри. Крошечные промежутки между воспоминаниями об ударе были похожи на дверь в ничто, открывающуюся и захлопывающуюся со всевозрастающей частотой, и сквозь этот портал к нему выпархивали образы, сны, воспоминания о наслаждениях — выпархивали и тут же исчезали. Скоро все они покинут его, как легкомысленные красотки на балу, и он снова станет одним — воспоминанием о собственной смерти; а потом не будет уже даже и этого.

Но вдруг Гхэ показалось, что поразивший его меч рассыпался на тысячу осколков, потоком колючих кристаллов скользнул по спине, и брюхо смерти больше не было темным. Свет, обжигающий свет молний хлынул через ту дверь. Гхэ узнал этот свет: его разноцветные лучи вырвались из воды как раз в тот момент, когда его голова отделилась от тела. Дверь распахнулась и словно обхватила Гхэ, принеся с собой не тьму, не забвение, а воспоминание.

Воспоминание было полно ненависти, горечи, но в первую очередь голода. Ужасного голода.

Гхэ вспомнил также слово. Волокна соединились, завязались в нем грубыми узлами, завязались поспешно и болезненно.

Слово было «нет». Ах, это «нет»!

«Нет». И Гхэ с трудом поднялся на четвереньки, снова ощущая свое тело, хотя руки и ноги казались деревянными и дрожали от непривычной слабости. Он не мог видеть ничего, кроме игры света, но помнил, куда ему идти, и поэтому не нуждался в зрении. Вниз, это он знал; туда он и пополз, слепой, скулящий, с каждым мигом все более голодный.

Вниз, вниз он полз, потеряв всякое представление о времени, потом упал, начал скользить и наконец свалился в воду — такую обжигающую, что она наверняка должна была быть кипящей.